Уха из золотой рыбки - Дарья Донцова

Чем дольше он говорил, тем больше у меня отвисала челюсть.Родители Веры Карапетовой работали в каком-то НИИ. В семье царил достаток.Честно говоря, я никогда не задумывалась, откуда у Верки прехорошенькая шубкаиз белки, симпатичные золотые колечки и красивая одежда не советскогопроизводства. У меня самой ничего такого не имелось, но моя мать рано умерла,отец исчез из нашей семьи так давно, что, честно говоря, я не уверена, что онвообще был у меня, а бабушка хоть и старалась изо всех сил, но не могла обеспечитьбезбедное существование себе и внучке. К тому же Фася была картежницей…Впрочем, об этом я уже рассказывала.[5]

Но у Веры были и мама, и папа, и бабуля Алла Юрьевна, такчто их стабильное материальное положение удивления не вызывало. Имелась у Карапетовыхи дача, а год тому назад они, единственные в нашем дворе, приобрели машину«Москвич».

И вот сейчас выяснилась страшная вещь: родители Верки насамом деле занимались спекуляцией, причем торговали Карапетовы не импортнымишмотками, не косметикой, не обувью… а валютой: американскими долларами инемецкими марками. Сейчас, когда в Москве повсюду понатыканы обменные пункты,никто и не вспоминает о том, что еще не так давно в нашем Уголовном кодексесуществовала статья, предусматривающая исключительную меру наказания завалютные операции.

Родителей Карапетовой арестовали, а нам сейчас предлагалосьизгнать Верку из рядов комсомола. Я сидела на стуле, окаменев, а мои сокурсникиподнимались на сцену и клеймили Веру позором. Многие использовали подходящиймомент, чтобы отомстить правильной Карапетовой. Сама Верка никогда нестеснялась в выражениях, обличая прогульщиков и двоечников.

Когда на трибуну вылезла Лика, мне стало совсем нехорошо.Месяц тому назад, стоя вот на этой самой сцене, Верка, тыча в Лику пальцем,заявила:

– Гнать надо таких из института! Сплошные тройки в сессии, изанятия пропускает.

Я уже собралась услышать, как Ликуся топит Веру, но ее речьпотрясла меня.

– Как вам не стыдно! – звенела Лика. – Забыли, что Сталинговорил: «Дети за родителей не ответчики»? Значит, вчера она вам хорошая была,а сегодня дрянь? Нет, это вы тут все сволочи! За что Веру выгонять, а? Да у нееза все годы ни одной четверки, сплошные «отлично».

Зал загудел. Декан принялся перешептываться с секретаремпартийной организации. У обоих мужчин уши горели огнем. Председательствующийпопытался спихнуть Лику с ораторского места, но она не сдалась.

– Пока до конца не выскажусь, не уйду, – уперлась Лика, –хоть милицию зовите. У нас что, тридцать седьмой год?

– Правильно, – закричали из зала, – при чем тут Верка, еслиродители гады?

Уши руководителей побагровели. Последней выступала самаВера, вкратце ее речь выглядела так: о преступных занятиях отца и матери онаничего не знала, но сейчас отрекается от родителей. В комсомоле не оставляйте,а из института не выгоняйте, дайте получить диплом, всего полгода учитьсяосталось. Затем состоялось голосование, и большинство решило не трогать Веру,оставить ей и комсомольский, и студенческий билеты.

Верка превратилась в парию, дружили с ней теперь только я иЛика. Диплом Карапетова получила, даже с отличием, хотя на госэкзамене деканпопытался ее завалить. Но на приличную работу Верку не взяли, она пошла преподаватьв самую обычную школу. Вплоть до перестройки Вера работала учительницей, ее неповышали по службе, не выбирали в местком и, естественно, не приняли в партию.За границу, в солнечную Болгарию, она тоже не ездила. И только когда рухнулколосс КПСС, Карапетова подняла голову. Самое интересное, что ее муж Семен былодним из тех, кто первым открыл в столице обменные пункты. Сейчас Вера ни в чемне нуждается, ездит по всему миру, ее крепкое финансовое положение основываетсяна торговле валютой. Судьба – большая шутница.

И еще. Примерно через год после того памятного собрания вдверь моей квартиры позвонили, ночью, около двух.

Слегка удивившись, я глянула в глазок и увидела Веру. К томувремени мы уже не жили в одном доме. У Карапетовых конфисковали квартиру. АллуЮрьевну и Веру выселили в барак, на окраину. А мы с Фасей переехали вМедведково.

– Что случилось? – испуганно спросила я, распахивая дверь.

Вера молча сунула мне какой-то бланк с печатями и села натабуретку у входа.

«Приговор приведен в исполнение 25 января…» У менязатряслись руки. Значит, Вазгена Ованесовича и Анастасию Сергеевну… Боже! И чтосказать? Как отреагировать?

Неожиданно Верка подняла абсолютно сухие глаза и голосом,лишенным всякой эмоциональной окраски, спросила:

– Как думаешь, их вместе… или в разных дворах? Мама,наверное, хотела стоять рядом с папой.

Не дай бог никому испытать те чувства, которые обуревалименя в тот момент.

– Ну и зачем тебе понадобилось вытаскивать меня из ванной? –продолжала кипеть Верка.

Я постаралась затоптать воспоминания и вернуться кдействительности.

– Ты знаешь Кольчужкина Марлена Фридриховича?

– Ну!

– Так да или нет?

– Да.

– И кто он такой?

– Только тебе мог в голову прийти подобный вопрос, –вздохнула Верка, – прям смех! Газеты читаешь?

Я замялась.

– Очень редко.

– Позволь полюбопытствовать какие?

– «Скандалы», там забавные вещи пишут, про человека-кошкуили инопланетян!

– А телик смотришь?

– Да, «Ментов», «Убойную силу», а еще, сейчас…

– Послушай, Дашка, – перебила меня Вера, – ты невозможноесущество! Да все средства массовой информации целый год кричат про Кольчужкина!Он владелец пивного завода «Кольчуга», баллотируется в депутаты.

– А красный «мерс» в его семье имеется?

– Понятия не имею.

– Только что сказала, будто знаешь мужика! – возмутилась я.

– Но не лично же, – парировала Верка, – по газетам и телику.

– А кто из наших может его лично знать?

Карапетова фыркнула:

– Тебе зачем?