Слепое Озеро - Роберт Чарльз Уилсон

Неохотно, пряча глаза от стыда, Тесс протянула ему ладонь. Швы сняли на прошлой неделе. Шрамы тоже со временем исчезнут, сказал доктор, но пока вид был еще тот: розовая новая кожа, а вокруг – сердитые дырочки от иглы. Рэй уже сделал несколько фотографий на случай, если их понадобится предъявить в суде. Он держал маленькую ладошку в своих ладонях и всматривался, нет ли инфекции, не поселилась ли там чужая жизнь, чтобы питаться плотью его дочери.

– Что сегодня на ужин? – спросила Тесс.

– Курица, – ответил Рэй и пошел на кухню, чтобы ей не мешать. Курица в морозильнике. Субъект извлек из низкотемпературного хранилища разделанную плоть нелетающей птицы и стал ее термически обрабатывать в посуде, содержащей отжатое из растений масло. Теперь – чеснок с базиликом, соль и перец. От запаха у него рот наполнился слюной. Тесс, которую тоже привлек аромат, прибрела в кухню и стала смотреть, как он го- товит.

– Тебя не беспокоит, что завтра ты возвращаешься к маме?

К биологической матери. К половине твоей шкатулки с генами. Меньшей половине, подумал Рэй.

– Нет, – сказала Тесс и вдруг спросила чуть ли не с дерзостью: – Почему ты меня всегда об этом спрашиваешь?

– Разве я всегда спрашиваю?

– Да! Часто.

– Часто – это ведь не всегда, правда?

– Да, только…

– Я просто хочу, чтобы с тобой все было в порядке, Тесс.

– Знаю. – Сраженная его правотой, она повернулась, чтобы уйти.

– Тебе же здесь хорошо?

– Здесь нормально.

– Потому что с мамой заранее никогда не знаешь, правда? Если с ней что-нибудь случится, Тесс, ты всегда будешь жить здесь.

Тесс сощурилась.

– А что случится с мамой?

– Заранее никогда не знаешь.

Четырнадцать

До того как Субъект покинул город, его жизнь представляла собой непрерывный цикл из сна, работы и обеденных конклавов. Все это пугающе напоминало Маргерит индуистские идеи: кальпы, священный цикл, вечное возвращение.

Теперь все переменилось.

Цикл тоже превратился в нечто иное: в историю. В рассказ, думала Маргерит, у которого есть начало и конец. Именно поэтому было столь важно, чтобы Око оставалось сфокусированным на Субъекте, что бы там ни полагали отдельные циники. «Субъект перестал быть характерным», – говорили они. Так именно поэтому он и был теперь столь интересен. Субъект сделался индивидом, чем-то большим, чем просто сумма его функций в обществе аборигенов. Совершенно очевидным образом это означало некий кризис в жизни Субъекта, и Маргерит даже допускать не желала, что они не увидят, чем он разрешится.

Пусть даже смертью Субъекта, если до того дойдет. А дойти вполне могло.

С самого начала у нее появилась идея записывать одиссею Субъекта: не с аналитической точки зрения, но как то, во что все превратилось – как историю. Разумеется, не с целью публикации. Она нарушит сразу все протоколы объективности, поскольку все в этой истории будет пропитано как осознанным, так и неосознанным антропоцентризмом. Записывать просто для себя… и еще потому, что Субъект того заслуживает. В конце концов, он жил своей жизнью, а они вторглись в нее непрошеными наблюдателями. В ее записках, которых никто не увидит, к нему вернется утраченное достоинство.

Маргерит начала делать записи в синей школьной тетрадке. Тесс уже спала (она вернулась от отца, с которым провела невеселое Рождество, два дня назад), а Крис был внизу – наводил беспорядок в кухне или копался в ее библиотеке. Ей выпала редкая минута, момент священной тишины. Самое время, чтобы попрактиковать черную магию эмпатии, время самой себе признаться, что судьба этого существа, такого непонятного и при этом знакомого до мельчайших подробностей, ей небезраз- лична.

Последние дни, которые Субъект провел в городе (записывала Маргерит), были неспокойными.

Хотя он по-прежнему проводил положенное время у станка, его обеденные конклавы стали короче и более поверхностны. Он медленнее спускался по лестнице в обеденный колодец и там в неярком вечернем свете брал себе меньше обычного количества овощей. Зато проводил больше времени, соскабливая плесневую поросль с влажных стен колодца, и потом слизывал ее с когтей на руках. Сократилась и его социальная активность. Колодцы были полны едоков, однако Субъект теперь держался лицом к каменной стене, его сигнальные движения (волнообразное поведение ресничек, жесты головой) также свелись к минимуму.

Нарушился и сон Субъекта, что, в свою очередь, обеспокоило крошечные создания, пившие по ночам кровь из его сосков. Какое место занимают эти живущие в стенах животные в культуре и экологии Субъекта, установить так толком и не удалось. То ли паразиты, то ли, учитывая спокойное к ним отношение, симбионты или даже стадия репродуктивного цикла. Возможно, питаясь, они стимулировали важные иммунные реакции – во всяком случае, такая теория тоже имелась. Однако незадолго до своего ухода спящий Субъект, похоже, стал им неприятен. Они пробовали его на вкус, отбегали в сторону, потом возвращались, чтобы попробовать еще раз – с тем же результатом. Сам Субъект тем временем тоже сделался неспокоен и несколько раз за ночь поворачивался, что прежде было ему несвойственно.

Последнюю свою ночь в городе он провел в бессонном бдении на высоком наружном балконе общественной башни, в которой жил. Казалось заманчивым усмотреть в этом поведении как одиночество, так и решимость. (Нельзя, но все равно заманчиво, подумала Маргерит.) Жизнь Субъекта явно менялась, и необязательно в лучшую сторону.

Затем он покинул город.

Покинул свой бункер, свою жилую башню и вышел через восточные ворота города аборигенов прямо в чистое голубое утро. Под лучами солнца его толстая шкура блестела, словно выделанная кожа. Большая часть тела Субъекта имела темно-красный оттенок, в местах основных сочленений его тела бордовый тон переходил в черный, а желтый спинной гребень торчал над головой, словно пылающая корона.

Город окружали огромные площади сельскохозяйственных земель. По каналам и акведукам от снежных гор на севере на поля поступала вода. Оросительная система теряла огромное количество жидкости, быстро испарявшейся в сухом разреженном воздухе, но и того немногого, что оставалось, хватало, чтобы питать многокилометровые ряды растений-суккулентов. Растения были толстокожие, оливково-зеленые, и относились к нескольким типам, впрочем, похожим друг на друга. Все они имели прочные стебли и толстые, крупные, размером со сковородку, листья. Растения были выше Субъекта и отбрасывали на него живописные тени, когда он проходил внизу.

Субъект шел по грунтовой дороге – широкому шоссе, по обе стороны от которого тянулись дренажные канавы, а за ними – зеленые поля. Он не демонстрировал никаких признаков социального взаимодействия ни с заляпанными растительным соком работниками на полях, ни с встречными пешеходами. Неподалеку от городских ворот он свернул на обработанный участок и сорвал там с одного из растений несколько спелых листьев, на что сельхозработники не обратили никакого внимания. Листья эти он завернул в еще один лист – более широкий и плоский, веерообразный – и засунул в кожистый карман внизу живота. Пикник на природе? Или запасы для дальнего путе- шествия?