Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры - Владимир Петрухин

Существенно, что в 860-е гг. увеличивается приток восточной монеты в Восточную Европу и Скандинавию, что опять-таки связывают с призванием варяжских князей (руси) в Новгород (Потин 1970; Noonan 1994. С. 226 и др.), Швеция же начинает доминировать в восточной торговле (более 10 тысяч монет во второй половине IX в. — Noonan 1994. С. 226).

Не менее важны для понимания роли варягов — летописной руси во второй половине IX в. данные летописного предания. Уже говорилось (см. Петрухин 1995. С. 116 и сл.; и далее — глава 4), что прямо переносить летописные известия о власти варяжских князей в Белоозере и Изборске на исторические и археологические реалии второй половины IX в. (в духе романтической традиции XIX в.) рискованно. Но очевидно, что и Изборск (ср.: Седов 2007; Лопатин 2012), и Белоозеро (Захаров 2004; 2012), при всей малочисленности там скандинавских находок (в сравнении с Ладогой и Рюриковым Городищем), были форпостами словенской[91] и древнерусской колонизации в чудских и весских землях, и летописец конца XI в. не случайно сделал их столами легендарных братьев Рюрика (см. рис. 9, цв. вкл).

Не случайным было и распределение городов между мужами Рюрика: по смерти братьев князь раздал мужам «овому Полотескъ, овому Ростовъ, другому БѢлоозеро. И по тѢмъ городомъ суть находници варязи, а перьвии насельници в НовѢгородѢ словѢне, въ Полотьски кривичи, в Ростов меря, в БѢлѢ-озерѢ весь, в МуромѢ мурома; и тѢми всѢми обладаша Рюрикъ» (ПВЛ. С. 13). Ростов, как и Верхнее Поволжье в целом, с первой половины IX в. входил в сферу интересов «находников», оставивших следы своего пребывания на Сарском городище. Во второй половине IX — начале Х в. рядом с Сарским существует «лагерь гостей» с дружинным инвентарем (Леонтьев 1996. С. 99–103; обращает на себя внимание находка здесь салтовской поясной гарнитуры, указывающей на контакты с Хазарией).

Показательны при этом два летописных города, власть над которыми значительно расширяла сферу влияния первого русского князя. Полоцк в верховьях Западной Двины давал власть над «всеми кривичами» (которые платили дань варягам); Муром располагался в низовьях Оки — выше по течению была земля вятичей, которые платили дань хазарам. Оба города давали выход на торговые пути, освоенные еще в первой половине IX в. В целом сеть городов и разноплеменных центров, оказавшихся под властью первых русских князей, очерчивала границы Русской земли (ср. раннее скандинавское наименование Руси — Гарды, «укрепленные поселки», «города») — государственного образования, которое стало формироваться на севере Восточной Европы, но одновременно распространяло свои интересы и на юг[92].

Собственно с раздачей княжеским мужам городов связано и то событие, которое привело к захвату русской дружиной Киева. По летописи (ПВЛ. С. 13 под тем же 862 г. — годом призвания варяжских князей) дружинники Рюрика Аскольд и Дир «испросились с родом своим» в поход на Царьград. На Днепре они увидели городок, где сидели поляне, платившие дань хазарам. Видимо, освобождение полян от хазарской дани позволило русской дружине осесть в Киеве и овладеть «польской землею».

Дальнейшие события засвидетельствованы уже не только русской начальной летописью, но и греческими хрониками: в июне 860 г. русская флотилия из 200 судов едва не взяла Царьград. В «Повести временных лет» поход отнесен к 866 г. в соответствии с источниками летописца, датирующими лишь время царствования Михаила III, но не сам поход[93]. Из конечной даты царствования Михаила (866 г.) летописец вывел и год призвания варяжских князей: если в 865 г. русская дружина обосновалась в Киеве, куда отпросилась «по двою лету» после призвания, то призвание относится к 862 г. (ср. в главе VIII.2). Два года оставалось на изгнание варягов-данщиков за море и призвание руси, что давало дату для летописной статьи 859 г. о варяжской и хазарской дани.

860 г. — время первого похода руси на Царьград — можно считать terminus post quem для описываемых событий эпохи призвания варягов. «Совокупить многих варягов» (ПВЛ. С. 13) и собрать двести ладей, проведя их первый раз по пути из варяг в греки, можно было только имея прочный славянский тыл с одной стороны и возможность пройти через степь (в том числе днепровские пороги?) — с другой.

Это положение Гнёздова на перекрестке международных путей между Киевом и Новгородом провоцирует исследователей на отождествление его с загадочной Арсой восточных рассказов о трех группах руси (ср.: Новосельцев 1965. С. 419: Горский 2004. С. 64–65). Гнёздово никоим образом не «подходит» для такого отождествления: дело не только в том, что его расцвет, позволяющий сопоставлять этот центр со «столицами», относится к середине Х в. (а информация о трех центрах руси восходит к IX в.), но и в том, что поселение было открыто для иноземцев — как скандинавов, так и мора-ван (см. из последних публикаций: Смоленск и Гнёздово. М., 1991; Гнёздово: 125 лет исследования памятника Археологический сборник ГИМ. — Вып. 124. М., 2001; Гнёздово. Результаты комплексных исследований памятников. СПб., 2007).

Письменные источники, прежде всего — данные Константина Багрянородного (1991), позволяют проследить динамику проникновения руси на юг. Она связана, не в последнюю очередь, с динамикой хазаро-венгеро-славянских отношений. Примечательно, что первое появление руси в 838 г. в Константинополе (в 839 г. — в Ингельгейме) произошло после первого появления венгров на Дунае. Венгры были призваны на помощь дунайскими болгарами, когда те хотели удержать византийских пленных, устремившихся на родину в 836 или 837 г. Это может свидетельствовать о самостоятельном положении венгров на западе Северного Причерноморья (Цукерман 1998).

Важность этих обстоятельств становится очевидной при обращении к тексту Бертинских анналов, под 839 г. повествующих о появлении руси в Ингельгейме — столице франкского императора Людовика Благочестивого на Рейне (Назаренко 1999. С. 288 и сл.). Византийский император Феофил с греческим посольством прислал также неких людей, «утверждавших, что они, то есть народ их, называется Рос (Rhos); король их, именуемый хака-ном, направил их к нему (Феофилу. — В. П.), как они уверяли, ради дружбы». Феофил просил, «чтобы по милости императора с его помощью они получили возможность через его империю безопасно вернуться [на родину], так как путь, по которому они прибыли в Константинополь, пролегал по землям варварских и в своей чрезвычайной дикости исключительно свирепых народов, и он не желал, чтобы они возвращались этим путем… Тщательно исследовав [цели] их прибытия, император узнал, что они из народа (рода) шведов (свеонов), и, сочтя их скорее разведчиками и в этой стране (Византии), и в нашей, чем послами дружбы, решил про себя задержать их.»