Записки средневековой домохозяйки - Елена Ковалевская

Конечно, у всех сперва был шок. Яркие принты, красивые фото, чтобы покупатели не смогли оторвать от них взгляд. Такого здешние еще никогда не видели.

– Вот теперь я верю, что наша хозяйка не отсюда, как королева Флоренс Пришедшая, – выдохнула Дейдра, с упоением разглядывая пакетик с семенами турецкой гвоздики. – Они как живые! Такая красота!

Мои домочадцы (слугами их называть у меня уже язык не поворачивался) передавали друг дружке из рук в руки яркие пакетики и с интересом, граничащим с мистическим восторгом, рассматривали.

– А это редич? – спросила меня Меган, указывая пальчиком на картинку, на которой красовался ярко-красный пучок этого овоща.

– Редис, – поправила я ее.

– Редич, – упорно повторила девушка. – У нас называют его так.

И это словно послужило сигналом: мне тут же все начали показывать пакетики с картинками и спрашивать, как у меня в мире зовется тот или иной овощ, травка или цветы, что изображены на них. Некоторые названия были несколько искажены, но в произношении однозначно угадывался смысл – базилик оказался базилем, эстрагон – тарагоном. А некоторые не изменились: морковь осталась морковью, свекла – свеклой, капуста – капустой… Правда, с брокколи вышло забавно – ее тут считали цветком и использовали для украшения клумб. В некотором роде оно так и было, а то, что ее можно есть, – не знали.

Порой мне казалось, что мне все знакомо в этом мире, однако в другой момент преподносился такой сюрприз!.. Если одно воспринималось как само собой разумеющееся, то другое могло устроить такие выверты, что и не предсказать. Как та же капуста и баклажаны… Они, например, здесь были очень маленькие и невероятно горькие, и их применяли как лекарство для очистки организма. Перец, тот, что сладкий, использовался только как специя – паприка. Его сушили, измельчали, а просто так не ели… А вот сельдерей как раз только по второму назначению употребляли. Как афродизиак.

Какие пунцовые лица у женщин стали, когда я спокойно подтвердила, что и его буду сажать!

Поначалу я даже не поняла, чего они завозмущались. Правда, потом, когда я пояснила, что его ради листьев выращивать буду, поскольку они являются ароматной специей, а не ради корней (тут я соврала, поскольку в малых количествах и не каждый день корень тоже лишь овощ, а вовсе не виагра), все же успокоились, но нет-нет да косились в сторону мужчин.

Так мы перебрали все пакетики, что я тогда накупила. А было их под сотню. Конечно, цветов там оказалось предостаточно, но и прочего хватало. В своем мире я, как сумасбродная дамочка, впервые получившая бразды правления, собиралась попробовать все это на своей даче, а вышло, что буду пробовать здесь.

Мои домочадцы опознали почти все растения, изображенные на пакетиках. Разве что стручковая фасоль вызвала легкое недоумение, пока я не пояснила, что это, да несколько цветов – виолы и петунии. Нет, они, конечно же, видели похожие, но не настолько большие и не столь разнообразной окраски, которой добилась современная селекция. Единственным растением, которое оказалось им незнакомо абсолютно, оказался помидор. Меган предположила, что это яблоки, но после крайне эмоционального разъяснения мистера Гивела, сдобрившего свою речь яркими эпитетами об уме девушки, на чем именно те растут, смутилась и оставила свою идею. Дейдра (которая до возвращения в Адольдаг служила горничной во вдовьем доме маркизы Мейнмор) сказала, что они очень похожи на плоды пасленового деревца, только очень большие. Мол, такие в комнатах у миледи стояли. И мне пришлось развеивать эти предположения и пытаться на пальцах объяснить, что же именно это за овощ и чем он отличается от тех, что росли в горшочках у свекрови.

Через четверть часа бурных дискуссий я выдохлась и только пообещала, что они всё увидят своими глазами, главное только – теплицу починить.

Мужчины под моим руководством сначала расчистили теплицу от снега, потом восстановили деревянный каркас, куда должны быть вставлены рамы, и местами поправили каменную кладку, на которую эти самые каркасные брусья опирались. Я заставила разобрать торцевую стену и переложить ее ближе к середине. На теплицу прежних размеров у нас бы стекол не хватало, а если ее площадь уменьшить где-то наполовину, то вполне доставало. В тепле мужчины застеклили рамы, точно так же промазав самодельной замазкой из глины, и водрузили на место.

За всеми занятиями, когда дни были полностью загружены работой, мы не заметили, как пришла весна. Когда с крыш застучала капель, а на утоптанном снегу появились первые робкие проталины, я поняла, что следует поторапливаться.

Обшарив подвалы дома, где, кроме большущих пустых винных бочек, больше ничего не было, я потребовала, чтобы несколько из них мужчины подняли наверх. Не без помощи такой-то матери и прочих ругательств, которые те изрекали, когда думали, что я их не слышу, они все же вытащили их на свет.

Следующее приказание вовсе возмутило их, но ослушаться они не посмели. Я заставила набить эти бочки доверху снегом. По-моему, радость от этой работы испытали только парнишки Порриманов и малолетний Мартин. Сколько визгу было, сколько воплей, когда они начали возиться во влажном снегу… Женщинам пришлось даже покричать на них и осадить, поскольку от их помощи выходило больше насыпанного снега возле бочек, а не в них.

Пока детвора делала свое дело, я загнала мужчин в теплицу. Солнце светило так ярко, что под его лучами не только снег под стеклами превращался в лужицы, но и начала оттаивать земля. Мы стали готовить землю под посадки. Время поджимало. Первые семена уже сидели в ящиках, стоящих на подоконниках и на стеллажах, сколоченных на скорую руку, а некоторые даже проклюнулись, и у них вовсю развивались первые семядольные листики.

Неожиданно нашими делами заинтересовался муж Дейдры, Генри Гивел. Он уже начал потихоньку вставать и выходить на свежий воздух. Надсадный кашель, что мучил его, пока он лежал, ушел из обожженных легких, оставив после себя лишь небольшую хрипоту, и мужчина начал расхаживаться. Однажды в ясный денек, когда солнечные зайчики принялись скакать на прозрачных от растаявшей воды сосульках, он, опираясь на костыли, дохромал до теплицы. В этот момент Питер, согнувшись в три погибели, через низенькую дверь выволакивал прошлогодний сухостой.

– Ночами все померзнет, – хрипловато сообщил Генри, глядя, как парень, пыхтя и отдуваясь, пытается за раз вытащить большую охапку.

В это время я стояла снаружи и соображала, какие же ветки следует спилить у окружающих теплицу деревьев, чтобы они не застилали солнце. При этом надо было сохранить плодоносящие.

– Думаешь? – рассеянно произнесла я, понимая, что без консультации мистера Гивела никак не обойтись. Он великолепно разбирался в садоводстве, так что следовало посоветоваться именно с ним.

– Ночи у нас не все туманные, порой проясняется, и по ночам ударяет крепкий морозец… – Генри прервался, говорить без перерыва ему было еще тяжеловато. Оторвавшись от своих дум, я с любопытством посмотрела на него. – Камень не спасет, у вас в теплице стекла много.