Машинерия портрета. Опыт зрителя, преподавателя и художника - Виктор Меламед

Обегая изображение саккадами, мы сознательно воспринимаем только то, что находится в фокусе зрения, но всё остальное продолжаем видеть периферическим зрением и воспринимать подсознательно. Любой объект, выпав из фокуса, претерпевает метаморфозу. Мы начинаем сомневаться, что до этого восприняли его верно, и возвращаемся к нему.

На сетчатке глаза есть два типа фоторецепторов, палочки и колбочки. Это как бы разветвленные чувствительные к свету щупальца зрительных нейронов. По-разному сгруппированные колбочки и палочки каждого нейрона составляют его собственную часть сетчатки, сенсорное поле. Колбочки заполняют центр сетчатки, они чувствительны к цвету и работают при ярком освещении. Палочки заполняют периферию, они работают при более слабом освещении и не воспринимают цвет. Периферическое зрение плохо считывает детали, но хорошо считывает целостный образ, сформированный тоном, поэтому в слабом освещении иногда удается лучше разглядеть предмет, если смотреть на него боковым зрением. Огюст Роден специально рисовал, не глядя на лист, отслеживая его развитие периферийным зрением. Такой подход позволяет двигаться от общего к частному, не переходя к деталям, пока лист не сформирован в целом.

Кроме того, полезно начинать работу с нескольких эскизов не больше спичечного коробка.

Клетки сетчатки постоянно находятся в режиме фоновой активности, даже если глаза закрыты, а нейроны спят. Зрительный стимул возникает, когда в разных концах сенсорного поля освещение оказывается разным. Сенсорные поля имеют форму продолговатых изогнутых червячков, и нейрон возбуждается, только если градиент освещения приходится поперек сенсорного поля. Иными словами, само устройство глаза заточено под поиск очертаний предметов, и любое контурное изображение, избавляя нас от этой работы, дает желанную ясность. Поэтому многим художникам особую радость доставляет линейное рисование шариковой ручкой. Одна из причин популярности коллажа и его цифровых субститутов – возможность легко добиться внятных границ между формами.

Почти любой факт о зрительной механике может подсказать новый способ не дать зрителю расслабиться, новое остранение. Мы сильно усложняем задачу, лишая изображение контуров, сужая гамму, сближая формы по цвету и тону. Так работает художник Блексболекс (Blexbolex). Оперируя узким набором цветов, он вдобавок любит срастить несколько силуэтов, заставить зрителя въедаться вниманием в простые геометрические формы.

Цвет – один из самых сильных инструментов формирования первого впечатления и остранения. Серьезная работа с цветом требует отказа от закрепленных за ним ассоциаций, от наивного раскрашивания: «кожа розовая», «трава зеленая» и т. д. Есть множество способов заострить отношения с цветом: например, начинать с заведомо неподходящих цветов, сразу радикально остраняя палитру и затем двигаясь в сторону компромисса. Пикассо говорил Сальвадору Дали, показывая свои работы: «Здесь нужен был синий цвет, но у меня не было синей краски, и я писал тем, что попало под руку – красным, а после выправлял положение дополнительными цветами, пока не добился ощущения синевы».

В прикладной графике часто приходится иметь дело с печатью ограниченным набором красок, и это отличный тренажер цветового мышления. Для книги «111 портретов музыкантов» я перевел свои работы в две краски, черную и оранжевую, и местами мне удалось через эффект дополнительных цветов добиться иллюзии зеленого, фиолетового, голубого. Цвет для меня всегда был второстепенным аспектом, я никогда не учился ему серьезно, предпочитая черно-белую гамму, и при необходимости не стеснялся пользоваться готовыми палитрами с сайта colourlovers.com. Со временем оказалось, что, обдумывая и корректируя эти палитры под себя, я заметно продвинулся в понимании цвета и готов ставить себе более сложные задачи. Но к цвету, как и к любому другому аспекту графики, применима простая логика: если на него не направлено творческое усилие, то и внимание зрителя к нему привлекать не стоит.

Виталий Куликов

Петр Ильич

Если художник испытывает в некоей точке процесса скуку, она просочится в работу и ослабит потенциальное впечатление от нее. Если вам, как и мне, нечего сказать цветом, лучше либо доверить его случайности, либо устранить вовсе.

Художник – первый зритель собственных работ, и его самого впечатляет встреча с героем портрета. Творческие задачи формируются, среди прочего, из желания определенным образом взаимодействовать с ним, сообщать ему и получать обратно определенный опыт. Поэтому многие застревают на рисовании хорошеньких, гротескных или мрачных лиц – простого впечатления добиться несложно, и мотивация двигаться дальше, усложнять себе задачу, исчезает; творчество вырождается в мастурбацию. Хорошенький герой способен сильно мешать пластическому развитию портрета.

Всё, что составляет визуальное решение, – цвет, ритм, формообразование, фактура, контур – либо подыгрывает герою, либо живет своей жизнью независимо от него, на другой грани куба Неккера. Чтобы оценить и осмыслить абстрактный аспект изображения и то, как он взаимодействует с повествовательным, нужно уметь особенным образом прищуриваться: не так, чтобы расфокусировать взгляд, а так, чтобы смотреть сквозь и мимо героя, видеть в изображении чистую абстракцию. Это похоже на автостереограммы magic eye, в которых из мелкого орнамента при смещении фокуса взгляда проступает объемное изображение, – только в данном случае мы, наоборот, заставляем образ распадаться на игру форм и линий. При анализе чужих портретов такой «прищур» можно смоделировать механически, разрезав изображение на куски, удалив из него всё, что запускает узнавание человека, – в первую очередь, черты лица и руки – и разрушив магнитное поле, которое создает герой. Можно вдобавок перевернуть и инвертировать изображение, сделать из него негатив. Когда из того, что осталось, будет собран новый лист, пострадает композиция и ритмика работы, но какие-то аспекты заострятся и можно будет увидеть то, чему мешало присутствие героя.

В терминах литературы, текста о герое, красивое лицо – это лицо юное, здоровое, симметричное и т. д. В терминах формы мы можем говорить о красоте, только забыв всё, что знаем о герое, забыв, что вообще есть какой-то герой. Красивая форма интригует, то есть не сразу дает ясность. Она содержит пластические контрасты, в том числе контрасты большого и малого. Она асимметрична, то есть ее контрформы контрастно различаются. За ее движением интересно наблюдать. С точки зрения формы, красивы лица (точнее, головы) рельефные, яркие по силуэту и контрастные по тону. Такие головы сразу подчиняют себе композицию листа. Способность формы держать композицию кажется мне исчерпывающим критерием ее красоты.

Любая форма несет в себе смысловые, эмоциональные, чувственные ассоциации, которые всплывают на поверхность при дефиците ясности, когда поиск ответа на вопрос «Что изображено?» затруднен. Даже у Поллока, яростного борца с фигуративностью, зритель находит ассоциации с буреломом, колючей проволокой, взрывом. Некоторые художники, например Инка Эссенхай и Раймонд Лемстра, балансируют на грани между абстрактным и неабстрактным, подбрасывая зрителю конкретные детали, дразня его близкой ясностью и выдергивая ее из-под носа. В этой игре самое большое удовольствие – быть красиво обманутым и обыгранным.