Обман - А. Брэди

Лукас начинает покачиваться, и я понимаю, что он уже слышит голоса в голове. Он постепенно меняется, и я настораживаюсь, наблюдая за превращением просто пьяного человека в жестокого монстра, который может нанести удар в любой момент. Еще немного – и он перевоплотится в настоящего психа, что действительно страшно. Я собираюсь, готовясь к бойне. Он, пошатываясь, стоит в дверях и держится одной рукой за косяк, чтобы не упасть. В другой руке у него сигарета. Что-то забралось ему в голову, и он не хочет об этом думать. На столе уже стоит ополовиненная бутылка водки и полный до краев стакан. Я сижу на диване и пью шабли.

– Сколько ты уже выпил?

Пьяный Лукас всегда высокомерен и готов к защите.

– Не думаю, что это твое дело.

Я отвожу взгляд в попытке все же избежать ссоры. Но знаю, что у меня ничего не выйдет.

– Да ты сама пьяна не меньше, чем я. И вообще, это ты, а не я, надираешься каждый гребаный вечер. Это ты бухаешь так, что не можешь найти ключи и падаешь в коридоре. Не говори мне, мать твою, что я пью слишком много.

– Я этого и не говорила. И ты сейчас орешь на меня без всякой причины.

– Не… не без всякой причины. Ты превращаешься в свою мать, и я до хренов устал смотреть, как ты скатываешься в канаву. Ты всегда торчишь в «Никс» со всеми этими придурками, и пьешь, и куришь весь день, и выглядишь как дерьмо. Предполагается, что ты моя девушка, а ты ведешь себя как шлюха.

Теперь он держит в руках бутылку, а стакан стоит на полу рядом.

– Я шлюха? Ты весело проводишь время с реальными проститутками и называешь меня шлюхой?

– Может, если бы ты была действительно моей девушкой, и девушкой получше, мне и не пришлось бы этого делать.

– Знаешь что? Убирайся. Убирайся к гребаной матери из моей квартиры! Ты здесь не живешь! Ты выпил все мое чертово вино – пошел вон. – Я поднимаюсь с дивана и показываю пальцем на дверь, чтобы он точно знал направление. И заодно показываю себе, что у меня тоже есть чувство самоуважения и я имею право требовать, чтобы со мной обращались достойно.

– Какого хрена? Я в трусах! Я никуда не пойду.

– Нет уж. Надевай свои сраные брюки и выкатывайся. Я не собираюсь сидеть и слушать, как ты называешь меня шлюхой. Я делаю для тебя все, что только можно. Забочусь о тебе, когда ты болеешь. Делаю вид, что ничего не знаю о твоих проститутках, терплю твои наркотики и все твое дерьмо, а ты только выставляешь себя говнюком. У тебя нет права быть говнюком! Да ты должен землю у меня под ногами целовать! Каждый день благодарить звезды, и небеса, и свою счастливую судьбу, и я уж не знаю кого за то, что я есть. Вонючка! Кусок дерьма! Гребаный врун!

Лукас движется в мою сторону с вытянутыми руками. Сейчас мне нужно будет защищаться. Но он тянется ко мне, чтобы обнять и убедить не прогонять его.

– Нет. Уйди от меня. Ты здесь не останешься.

Я пытаюсь увернуться и отойти от него подальше, но он вдруг шлепает меня по руке и выбивает из пальцев сигарету. Она катится под стол, оставляя горелый след на паркете. Потными руками он хватает меня за плечи, и кислый запах его дыхания забивает мне нос. В уголках его рта собирается белая слюна, и в голове у меня мелькает догадка, что сегодня он снова под наркотой. Нет, у меня нет чувства самоуважения, и я не могу заставить его уйти. Оно отсутствует напрочь, потому что я даже не могу сбросить с себя его руки. Он так сильно вцепился в них, что к утру, я знаю, появятся синяки. Мне плевать на себя настолько, что я не могу схватить телефон и вызвать копов и сказать им, что он опять собирается меня избить.

Он нависает надо мной. Телевизор по-прежнему показывает «Криминальное чтиво», и я слышу, как персонаж Сэмюэля Л. Джексона говорит, что он старается, очень старается быть хорошим пастухом.

Когда он швыряет меня об стену, я почему-то думаю о безопасности Дэвида.

Когда его глаза наполняются слезами и он говорит, что не хочет делать мне больно, я думаю об Эй Джее.

Когда он берет бутылку и проливает водку на рубашку, я думаю о другой жизни.

Когда он поднимает сигарету, которую выбил у меня из рук, я думаю о мусорном ведре в своем кабинете.

Когда я вытираю слезы и он бьет меня по щеке так сильно, что у меня звенит в ушах, я думаю о Ричарде.

15 декабря, 4:33

Я лежу в постели Эй Джея и оглядываю его спальню, пока он чистит зубы в ванной. У него мягкие, гладкие простыни, и здесь два окна. Если бы не это, я подумала бы, что это самая безликая спальня, в какой мне только приходилось бывать. Но именно такая мне сейчас и требуется, потому что быть меня здесь не должно.

Когда Лукас, избив меня, закурил сигарету, я знала, что теперь он уйдет, как и всегда после вспышек ярости. Задыхаясь и потея, он натянул свою одежду – мокрая сигарета торчала у него во рту, – накинул на плечо пиджак и оставил меня, окровавленную и плачущую, в ванной. А сам убрался прочь. Я послала эсэмэс Эй Джею, он быстро ответил и сразу же пригласил меня приехать. Я приняла душ, отмылась от крови и замазала раны и синяки тату-тоналкой. Опухшую щеку почти не видно в жиденьком утреннем свете, а мои волосы распущены и растрепаны, чтобы скрыть ее совсем.

Эй Джей входит в комнату с кувшином и двумя бокалами.

– Ты любишь «Маргариту»? Хотя зачем я спрашиваю.

Он голый и похож на неандертальца, выставленного в витрине Музея естественной истории. Он забирается в кровать, усаживается напротив меня, скрестив под собой ноги, и разливает «Маргариту» по бокалам. Кажется, его ничуть не смущает, что его член лежит перед ним на постели, и я не могу сдержаться, и то и дело посматриваю на него. Мы чокаемся бокалами, и, опуская голову, чтобы сделать глоток, я бросаю на член еще один взгляд.

Я тоже голая, но по грудь завернута в одеяло, потому что, в отличие от Эй Джея, немного стесняюсь. И не хочу, чтобы он видел синяки у меня на ребрах. Мы молча прихлебываем коктейль, смотрим друг на друга и улыбаемся.

Он протягивает руку и стаскивает с меня одело. Затем окунает палец в бокал с холодной «Маргаритой» рисует на внутренней стороне моего бедра сердечко. Еще раз окунает палец и закрашивает его. Прохладные капли стекают на простыню, Эй Джей наклоняется и слизывает текиловое сердечко.

От его теплых губ на моем бедре и острого чувства вины меня начинает потряхивать. Я почти не могу себя контролировать. Эй Джей настолько больше меня. Видя, что я дрожу, он привлекает меня к себе и обхватывает своими огромными руками. Я замечаю, как меняется его дыхание. Он приподнимает меня, так, чтобы я села на него верхом. Сам он тоже сидит. Я обнимаю его спину ногами, а он снова рисует что-то текилой на моей шее и ключицах.

Каждый раз, когда капли ползут вниз, он нагибается и слизывает их. Я покрываюсь мурашками и резко вздыхаю от каждого его прикосновения.

Потом моя голова падает на подушку, я смотрю в потолок и думаю, что же я здесь делаю. Мысленно я все еще у себя в квартире, в углу ванной, закрываю голову руками, но я делаю над собой усилие и возвращаюсь в настоящий момент. Должно быть, всходит солнце, потому что город за окнами начинает постепенно проявляться, как фотография, погруженная в реактив. Знакомое ощущение страха зарождается где-то в животе и поднимается вверх, к горлу. Когда встает солнце, а я не сплю, у меня возникает странное чувство, что время бежит слишком быстро, утекает сквозь пальцы, его осталось так мало и нужно ухватиться за что угодно, только бы замедлить, замедлить, замедлить его ход.