Шутиха - Генри Лайон Олди

— В суд она! Нет, слышали: в суд она! — орал потомственный инвалид, возбудившись до временной потери нетрудоспособности. — А судьи кто?!

— Думают, если у них денег куры не клюют, так им все хиханьки!

Из окна второго этажа, укрытый масксетью шторы, за скандалистами наблюдал Юрочка. Впрочем, судя по гримасе будущего светила юриспруденции, словесный понос домкома, как выразился бы Потап Алибекович, был ему глубоко до. Интерес юноши крылся в другой, хотя и смежной области. На дисплее Юрочкиного компьютера светился фрагмент статьи некоего Заоградина М.А., опубликованной семь лет назад в историко-культурологическом сборнике “Север-Юг”:

ШУТЫ — СТРАННИКИ СУДЬБЫ

“Со времен античности “дурак” был спутником королей. Фактически он заменяет короля в ритуальных жертвоприношениях в качестве козла отпущения; король символизирует Закон и Порядок, шут —Хаос. Единство противоположностей? Исследуя архетипы различных народов, Карл Юнг сказал поразительную вещь: “У всех народов есть архетипы Правителя и Шута, но только в России они настолько близки, что я не удивлюсь, если когда-нибудь властителем тут станет Шут”. В истории гадательных карт Джокер, иначе Шут, видоизменялся много раз. Истинное его предназначение связано с тем моментом, когда он был старшим Храма Постоянства; в задачу Шута входило напоминание о том, что все незыблемо и неизменно. Именно поэтому через много этапов развития карт Джокер выделился в четыре Валета четырех сторон света — и в две карты, символы противоположностей. От места его расположения в колоде зависит, как в целом сложится новый хаос трех уровней: прошлое, настоящее, будущее.

М.М. Бахтин говорил:

“Само бытие этих фигур — шут или дурак — имеет не прямое, а переносное значение: самая наружность их, все, что они делают и говорят, имеет не прямое и непосредственное значение, а переносное, иногда обратное, их нельзя понимать буквально, они не есть то, чем они являются; в-третьих, наконец, — и это опять вытекает из предшествующего, — их бытие является отражением какого-то другого бытия, притом не прямым отражением. Это — лицедеи жизни, их бытие совпадает с их ролью, и вне этой роли они вообще не существуют”.

Задумаемся и содрогнемся от сладкого ужаса, вдруг осознав, каково оно: когда бытие совпадает с ролью — являясь при этом отражением какого-то другого бытия?! Я оставляю решать вам, является ли Шут глупцом, который не смотрит, куда идет, и вследствие этого сорвется в пропасть, — или это человек, чья вера столь велика, что он готов сделать решительный шаг, не задаваясь вопросом о последствиях. В любом случае он спокойно и весело идет навстречу своей судьбе.

Сможете ли сделать то же самое вы?..”

— ...ешь ананасы! Ешь! Грядет день последний!..

— Растление!

— Позор!

— Ну ты, Вован, смотри! — басовитым дуэтом донеелось вдруг от соседского дома. — Мы тебя предупредили. Дело твое, но пацаны не поймут...

Из ворот, пятясь, выкатились две бритые тыквы в спортивных штанах. Следом на волне собачьего рыка в мир выплеснулся помидорно-пунцовый Вован. В каждой ручище он держал по поводку. С левого рвался оскаленный Баскервиль (наконец-то псина соответствовала запросам хозяина!), на правом же бесновался и заливался утробным лаем шут.

На активистов домкома снизошел столбняк.

— Пацаны поймут! Пацаны все правильно поймут! — ревел Вован бугаем-производителем. — Если это правильные пацаны! Вы че, грузить мне вздумали?! Кого хочу, того и завожу! Сечете?!

— Вован, наше дело маленькое. Предупредили и разбежались. Дальше сам прикидывай. Только не для протокола, а от сердца: отдай козла, где взял. Не позорься. И все путем будет.

Гора клыков, кулаков и бешенства нависла над “двумя-из-ларца”.

— А у меня и так все путем! Вы, блин, сперва узнайте, кого себе Кузявый завел! Тогда и потолкуем!

— Кузявый? Гонишь, Вован!

— Я гоню?! Нет, я гоню?! Фильтруй базар, Штымп!

Продышавшись, Прасковья Рюриковна не замедлила выступить на защиту попранных прав:

— Мужчина, что вы себе позволяете?! Немедленно отпустите этого человека! А вам, гражданин, как не стыдно?! Как вы можете терпеть подобное издевательство?! Снимите ошейник, я вам говорю!

Однако результатом страстной речи явилось лишь то, что шут радостно залаял уже в сторону домкомовцев, а обе тыквы с Вованом наконец заметили активистов.

— Завидно, толстая? Да?! Ему, значит, пайка полагается, а тебе хрен? И вообще, чего вы у Галкиной хаты третесь? Эй, Галчонок, ты дома?! К тебе тут пришли...

— Ушли, — перебила Шаповал, объявляясь на крыльце. — Ушли, да не совсем. Наезжать приходили. Насчет Настиного шута.

— Эти мухоморы?! Наезжать?! — искренне изумился Вован. И вдруг принялся ржать наипохабнейшим образом, тыча пальцем то в пацанов-близнецов, то в оскорбленный домком. — Ой! Сдохну, не встану! Умора! Три сапога пара!.. Братва, вот вам группа поддержки! Кореша! Тоже наезжать... за шута!.. Ой, не могу...

Поле битвы осталось за клиентами “Шутихи”.

Галина Борисовна еще стояла на крыльце, когда рядом объявился Гарик, а вслед за мужем — и напряженный, задумчивый сын. Семья молча глядела на опустевшую улицу, невольно придвигаясь ближе друг к другу.

— Интересно, а где они наш адрес раздобыли? — ни к кому конкретно не обращаясь, бросил Юра.

— ...да, заходили. Полчаса назад. Эти твои... Соседи.

— Боже мой, мама, как они меня достали...

— Настя! Настя, почему ты молчишь? Ты плачешь?!

— Нет, мама. Я не плачу. Я смеюсь. В последнее время я чаще смеюсь...

— Я сейчас соберу вещи и приеду.

— Какие вещи, мама? Зачем?

— Поживу у тебя. Неделю, может, две. Пока не образуется.

— Мама... у меня тесно. Ты не привыкла...

— Глупости! Ты думаешь, мы с папой в хоромах родились?

— А как папа? Он, наверное, разучился один...

— Папа сказал, чтоб я немедленно ехала. Что он не один. Что он с Юриком Игоревичем. И что ты — круглая дура, но он тебя очень любит.

— Мама... это очень хорошо, что ты приедешь.

— Конечно, хорошо. И пусть домком посмеет хоть полслова вякнуть! Мы с тобой будем в одной комнате спать, а этот, твой... Короче, он в другой. И все будет отлично!

— Мы будем спать каждая в своей комнате. Пьеро ночует в коридоре, на коврике. Или на кухне. Он говорит, на кухне хорошо. Там едой пахнет.

— Настя, ты с ума сошла! Он простудится! Заболеет! Ты читала контракт? В случае болезни шута...

— Я ему говорила, мама. А он ни в какую. На коврике, и все, хоть тресни. Приезжай, мама...

— Мирон уже сигналит. Люблю-целую!

— Приезжай...

ПЕСЕНКА ЗА КАДРОМ