Ловец тумана - Сергей Игнатьев

Напротив Северина сидел тот, кто знал ответы на все вопросы.

Но почему-то не хотелось его ни о чем спрашивать.

– Упорядоченное само выбрало тебя, – сказал Дульф. – Это называется «талант», «Дар», это великая честь. Нас немного, но этому миру и многим другим мирам – не выжить без наших знаний, без того, что мы передаем по цепочке, от учителя к ученику… То, что завещано нам самими Новыми Богами – Хедином, Коричневокрылым Соколом, и Ракотом, Черным Драконом. Теми, кто хранит Равновесие. Мы приглашаем тебя – стать одним из нас.

«Вот он, очередной виток моей причудливой биографии», – подумал Северин.

Сначала ты дни напролет рисуешь прикольные открытки, а ночами рубишь ботов эльфийкой-дамагером. Мечтаешь обзавестись девушкой или получить мало-мальски реальный шанс как-то изменить свою жизнь. Вдруг тебе дают и то и другое. И в тот же вечер отбирают. А потом тебя толкают в вонючую дыру, находящуюся в полу бани, затерянной в каком-то заметаемом снегом дачном поселке.

Ты оказываешься в Городе-своих-снов, ввязываешься в противостояние безумных оккультистов и охочих до золота и власти толстосумов.

Ты становишься камнем преткновения в их извечной борьбе. На тебя объявляют охоту. Ты бежишь от нее на другую, но не менее странную и такую же необъявленную войну.

Бесконечная кровавая лотерея, а ставка всегда чуть-чуть больше, чем твоя собственная жалкая жизнь. Это как-то даже вдохновляет. Помогает держаться на плаву.

И вот теперь, адепт Ордена, основанного Новыми Богами, предлагает тебе поучаствовать в спасении мира. Узнать и испытать что-то такое, что всегда было недостижимым, как рисунки созвездий на черном атласе ночного неба. И таким же желанным…

– Мне нужно время, – сказал Северин. – Нужно время, чтобы собраться с мыслями. Чтобы разобраться, что к чему…

– Поторопись, – посоветовал Дульф. – У Вечности есть один серьезный недостаток. Она имеет свойство очень быстро заканчиваться.

Сначала надо было пройти по длинному коридору.

По обеим сторонами его тянулись невысокие перегородки. Из-за них доносились визг и жужжание пил. Под сапогами шуршал густой ковер из стружки. Над головой, в промежутках между кровельными навесами, проглядывало низкое и пасмурное утреннее небо. Дойдя до условленного закутка, Северин захлопнул за собой дверь, расстегнул воротник крутки. Уселся в кресло-качалку.

Стал ждать.

Столярное сословие в Хмарьевске – одно из самых привилегированных.

Есть, конечно, торговцы оружием и магическими артефактами, обретающиеся в многоэтажных каменных домах центральных площадей, у подножия холма, на котором высится Хмарьевский кремль. Есть всяческие алхимики, высоколобые книжники и заклинатели монстров, и драматурги, и артисты, и бесчисленные служители Городского Совета и его многочисленных ответвлений и отростков.

Кому-то достается противоположное: тянуть сетью лофкритов и скотку, кормить собой комаров, рубить лес, опасаясь затаившегося в чаще зверья или нежити. Под дождем и снегом, в любую погоду, тащиться на промысел. Зачастую, напрямую сопряженный со смертельной угрозой. Взять, к примеру, шкуродеров, что ходят по зверином следу, надеясь получить, урвать хоть что-то, например: крепкие жвала, тугую жилу. А уж у рудокопов вообще – не жизнь, а мрак сплошной. Вгрызайся в него, в этот мрак, лопатой и киркой, попробуй отнять у него самоцвет или руду.

В ряду всех хмарьевских профессий столяр стоит особняком.

Распил – как много в этом слове… Работа не особо замысловатая. Знай, сиди на своем месте, следи через магическое зеркало за процессом модификации, не забывай вовремя отдавать команды.

Хмарьевск стоит на болотах, в тесном окружении лесов. Бревна стекаются в него – всех цветов, форм и размеров. Проходят через комплекс модификаций в сложных механизмах, управляемых магией, превращаются в доски и поленья, в бруски и планки, в заготовки табуретных ножек и суповых тарелок, в древки лопат и алебард, в болванки для детских игрушек и массивные многофигурные карнизы.

Скользит по широким самодвижущимся лентам сырье, вызывая какие-то кондитерские ассоциации. Вот едут доски, похожие на плитки горького шоколада, а вот – похожие на плитки шоколада белого. Едут поленья, будто круглые карамельные батончики. А вот темно-сливовые, с потеками смолы цвета густого красного вина. Тянутся по самодвижущейся ленте доски изумрудно-зеленые и мягкого фисташкового оттенка, полосатые и тыквенно-рыжие поленья, с бирюзовыми спиралями застывшей смолы и мясисто-зеленые, исходящие соком, усеянные мелкой острой колючкой.

Это ли – не Альтерра во всей ее красоте и неизбывном ужасе?

Стекаются сюда создания из сотен миров – всех она принимает, всех обтесывает, остругивает, ошкуривает.

Переделывает под себя.

Северин ждал долго. Притворяясь, что занят работой, как и обитатели других закутков, вначале раскладывал пасьянс из колоды замусоленных карт. Потом у пробегавшего по коридору мальчишки-разносчика приобрел листок, на котором отпечатаны были еще свежей, пачкающей пальцы, краской последние постановления Городского Совета и важнейшие перемены в хмарьевской жизни.

Закинув ноги на стол, раскачиваясь в кресле, Северин слушал, что происходит за соседними перегородками. К непрестанному визгу пил быстро привыкаешь, в какой-то момент ловишь себя на том, что совершенно перестал его слышать.

В дверь постучали.

– Не заперто, – сообщил Северин.

Вошел Мартуз, непривычно бледный, без всегдашней своей улыбочки, и одетый непривычно скромно – в длинную бурую накидку с капюшоном. Молча кивнул. Извлек из-под плаща и выставил на стол бутыль горькой кедровой и пару чарок.

– С утра разминаешься? – спросил Северин. – Как прошло?

Мартуз справился с пряжкой плаща – восьминогий Ткач Арахнисов, бросил его в угол. Уселся в кресло напротив Северина, с шумом выпустил воздух сквозь плотно сжатые губы:

– Устал… От самого Древа скакал без остановок.

– Скакал, пока скакалку не отняли?

– Смешно, – Мартуз принялся разливать по чаркам.

– Не рановато ли, м-м-м?

– Ты, Север, как хочешь… А для меня в самый раз. После такого нельзя не выпить.

– Он согласился?

– Сейчас, – Мартуз поморщился, проглотив содержимое своей кружки, помотал головой. – Уф-ф-ф… согласился.

Северин хлопнул ладонью по столу:

– Отлично! Ну, а как прошло?

Мартуз стал рассказывать. Он был прирожденный рассказчик. Сколько раз, еще там, на «Жаровне», поднимали им настроение его многочисленные завирухи и байки?

Облик его со времен возвращения в Хмарьевск, со времен посвящения его в План Предприятия, сильно переменился. Это было жалкое подобие, бледная тень пержнего щеголя и весельчака Мартуза, умудрявшегося даже на «Жаровне» доставать где-то привезенные чуть ли не из самой Лютеции духи и приударять посредством них за уродливыми обозными маркитантками.