Три стороны моря - Александр Борянский

Было, было три соблазна. И он знал, что может. И первое, и второе…

Во дворце он сразу почувствовал себя чужим. Это естественно. Он ведь даже не был настоящим царевичем. Сыновья Приама с подачи Кассандры признали его братом, и только по одной причине: изящный пастух, вышедший из леса, победил в состязаниях всех по очереди, натренированных монстров войны, и последним Гектора в решающей схватке за приз. В метании копья победил, и в беге, и (что удивительно!) продержался на равных в борьбе, и особенно уверенно победил в стрельбе из лука. Кто-то, кажется, Деифоб, легко вспыхивающий по любому поводу, крикнул: «Он опозорил нас! Убьем его!» — и Парис выхватил меч у ближайшего воина, со всех ног бросился к храму Афины, там прижался к стене (спиной к Афине), на полусогнутых ногах замер в боевой стойке, которую незадолго до того сам придумал, и с вечной своей улыбочкой негромко предложил:

— Ну, возьмите!

И будущие братья поняли, что половина из них, загорелых и мускулистых, ляжет здесь прежде, чем этот нахал будет убит, что сделать все быстро можно лишь с помощью Гектора — однако никто бы никогда не решился предлагать Гектору участие в убийстве человека, которому он только что проиграл в честном единоборстве. Сыновья Приама смотрели на улыбку Париса и не двигались с места. А народ Трои ждал перед храмом, и они знали, что народ Трои ждет.

И тогда Кассандра воскликнула:

«Брат мой! Брат мой воскресший! Позовите Приама и Гекубу — их сын жив! Он не погиб младенцем, растерзанный зверем, он вернулся в день совершеннолетия! Вот он!»

Так у Париса началась новая жизнь — жизнь во дворце. Больше ему ничего не угрожало. Его приняли: Приам, Гекуба, Гектор, Эней. Но чужим он остался.

Приам и Гекуба верили, что Парис — их сын, потерянный в детстве и выросший в лесу. А иначе откуда ему такая удача в состязаниях? Боги знают, кому помогать, а кому нет. Гекуба не сомневалась, Приаму хотелось верить.

Гектор, великий и могучий, навсегда признал в Парисе равного. Все, что Гектор делал, было навсегда. Решений своих он не менял.

Эней, сын Анхиза, вообще прилепился к Парису: пил с ним вино, учился стрелять из лука, бродил по лесу, где тот вырос.

Нет, не они дали Парису почувствовать, что во дворце он чужой. Он знал это сам.

Он молчал целыми днями и все больше ощущал, как неумолимо сжимаются дворец, Троя, царство, как они становятся маленькими для него, привычными, скучными.

Вот сюда, в эту гавань раз в два месяца приходит корабль, который привозит лемносских рабынь, и сыновья Приама наперебой бегут разбирать товар. «А ты, Парис? — кричит Деифоб. — Выбрать тебе?»

А здесь Гектор по утрам собирает троянских воинов и проверяет их выучку. Он стоит, придерживая громадное, неподъемное копье, а воины перешептываются: «Великий Гектор…»

А вот тут сидят старцы, они сидят и вспоминают, и проходя мимо (но не забыв почтительно поздороваться), всегда услышишь: «О, то был сын богини!» или «Да, этот герой был равен Лаомедонту!»

Во всем дворце, во всей Трое только Кассандра, некрасивая, коротконогая, непохожая ни на Приама, ни на Гекубу, интересовала Париса. Она была великолепна… Она так надоела окружающим своими рассказами, что Приам при звуке ее голоса вздыхал, а Гектор нетерпеливо морщился. Она знала, что ее не хотят слушать, но не могла остановиться и придумывала, придумывала, придумывала…

Прекрасные истории! О спорах между богами и о морских путешествиях. О чужих странах и о начале всех начал.

О невероятной любви и разрушительной войне.

С какого-то момента Парис сделался единственным, для кого она рассказывала. Он молчал и внимал.

Это Кассандра придумала сказку о трех богинях и яблоке раздора.

Но сказка сказкой… А Парис действительно выбрал любовь. Еще тогда, в лесу, в своем одиночестве, ощутив однажды, что способен на многое.

Он выбрал, а Кассандра сочинила сюжет, которым оправдала его выбор.

У нее никогда не хватало смелости жить по своим сюжетам. Или ей не приходило в голову? Но Парис ведь не просто слушал, он верил, по-настоящему, до конца. И смелости у него было сколько угодно. Смелости и желания воплотить.

«Прекрасная Елена прекрасна! — сказал себе Парис. — Она не может быть выдумкой!»

Он принял и полюбил образ, созданный для него Кассандрой. Образ, который соприкасался с реальностью только через имя —

ЕЛЕНА.

Дворцы басилевсов оказались большими и примитивными. В сущности, это были не дворцы, а огромные хижины. Говорили, будто в Микенах дворец замечательный, небывалый, с какими-то львиными воротами… Однако то, что Парис до сих пор видел, пожалуй, уступало Трое.

Он посетил Нестора в Пилосе. «Мудрейший Нестор в белостенном Пилосе…» — именно эту фразу часто повторяли финикийские купцы. Стены Пилоса оказались серыми, а Нестор то и дело заговаривался, путано излагая, как было прежде и как должно быть сейчас…

О жене Менелая Нестор ничего не сказал. Он сказал только: «У Менелая есть жена».

— Как зовут твою дочь, Тиндарей? — спросил спутник Париса.

— Елена, — ответил хозяин.

Это уже потом, задним числом изобрели клятву женихов, состязание за Елену… Какая клятва? Обыкновенный военный союз, обыкновенное замужество. Менелай даже прельстился не самой Еленой, а тем, что ее отец Тиндарей был стар и не имел в тот год другой кандидатуры на роль басилевса Спарты.

Позже, конечно… Как можно было забыть об ахейском военном союзе? Как можно было забыть о том, кто стоял за Менелаем, — о его старшем брате?! Как можно было не побояться, будучи всего лишь приемным сыном Приама, имея такое количество братьев, хороших и разных?! Как, ради чего?

Только ради божественной женщины!

Прекрасная Елена!

Спасибо, Кассандра…

«Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос…»

Короче говоря, наступило утро, и когда оно наступило, Парис знал, чего он хочет и что сможет сделать. А когда солнце взошло в очередной раз, Елена была с ним, на его корабле, и корабль несся назад, в Трою.

Троянцы, хотя и угрюмые, с уважением глядели на Париса, а Парис, улыбаясь, любовался лазурным небом, ласковым морем, сильными гребцами, наполненным парусом и Прекрасной Еленой на фоне проплывающих мимо островов.

И она тоже, она тоже смотрела на него. Поймав ее взгляд, Парис все понял. Что она никогда не бывала нигде, кроме Спарты. Как она скучала в том похожем на загон для скота доме. И что она вряд ли чего-то боится, а главное — не боится самой себя.

Парис протянул ей руку, она вложила в нее свою.

— Я не вернусь!!! — сказала Елена.

И почему-то заплакала.

— Кассандра…

— Что?