Дикий барин - Джон Шемякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В бабушку она мою пошла, точно говорю. Те же ненормальные способности превратить любую сказку в расследование дела об ограблении сберегательной кассы.
– Ну, может, Лиза, у Дровосека не было мозгов, но он в них не нуждался, ему сердце было нужно… для сердечности. Вот и пошел за сердцем. По дороге, с остальными.
Потею, хотя не жарко. Продолжаю:
– По дорожке с Тотошкой, Элли, Страшилой и Львом! Каждому было нужно свое. Не могли они меняться между собой. Иначе не было бы сказки. Интересной.
– А Элли чего хотела?
– Домой вернуться.
– Из Волшебной страны?!
– Да.
– В фургончик свой? В старенький?
– Да… Из Волшебной страны в Канзас, очень хотела, сказка, добро. Добро…
– Надо было меняться в начале. И оставаться в Волшебной стране!
И вилку себе в ухо снова.
Меня скоро будут бить на моей же территории бессовестных спекуляций и разрушающих психику притч. Моим же оружием.
Звонок от несовершеннолетней Шемякиной Е. Г. Со слезами. Что редкость. Девушка Елизавета славна тем, что боец.
– Что случилось, внученька? – заскрипел я, подвыжимая из интонаций смесь сочувствия (см. «Смесь пастор-сержант № 23 «Дегтярная от вшей»). Я и сам суров, и плачу слезами только три раза в день, когда вспоминаю про Козетту.
– Мы были в магазине сегодня! И мама… она так говорит со мной… Говорит… Ты что выбрала? Я говорю: юбку эту и этот топик. А мама мне говорит: а другое ничего не выбрала? Я ей говорю… ей… ничего не выбрала… или это, или ни-че-го! А мама мне говорит: ну, тогда ни-че-го! И мы! Мы уехали из магазина!..
Я помню маму Елизаветы Генриховны. Я с двух лет называл ее с почтением Александрой Джоновной. И прекрасно помню, какие топики А. Д. Шемякина выбирала себе по магазинам. И юбки какие выбирала, кстати, тоже помню. А из-за того, что я все это покупал, топики и юбки Александры Джоновны помнят, поди, до сих пор многие ее заскорузлые ровесники. Забыть один удачно подобранный двенадцатилетней Джоновной комплект не может чудом уцелевшая часть гимназии номер один.
О чем это я? О том, что ханжить никогда не поздно начинать. И о том, что строгость моя, нравственность, чистота и экономность прорежутся в любом моем потомстве, ибо передаются воздушно-капельным путем во время проповедей и диких криков.
Когда я выхожу к людям, я несу людям пользу.
А когда я ухожу от людей, я несу в руках невзрачные и мелкие дары, полученные из выкрученных людских рук. А как иначе?
Я содержатель обильного голодными зверятами шапито, плюс и прежний контингент моего шапито тоже приходит порой ко мне по старым следам и доверчиво тычется носами в мои ладони. Не могу бросать под мясодавильный пресс отслуживших свое детей и прочих.
Но строг я, конечно. В первую очередь, прежде всех искусств требую я от своих подопечных выправку, умение приседать, не шатаясь, и навыки ловко вставать по свистку, не опираясь на стены. А потом уже чтение и всякие иные глупости, вроде выдуманного кем-то счета до ста и прочей ахинеи.
А учение и пороки приводят к потере выправки.
Как с этим я боролся раньше? Наблюдая за превращением подведомственных моей нежности деток? А никак. Крики и побои не помогали, хотя я люблю и первое, и второе. Дети горбились над планшетами, сутулились за столами, кособочились при любом удобном случае. Отводишь такого конька-горбунка в секцию развития тычковых ударов, и что? Опаснее малютка стал, а все равно горбится над планшетом, только уши топырит теперь по-волчьи и смотрит на меня как-то неприятно. А я не молодею.
Поэтому, получив в свое полное распоряжение малолетнюю Елизавету Генриховну, решил, что на ней-то в педагогическом смысле оттопчусь по полной. И вчера, поддавшись совету очередного друга-изувера, вырвал у сонной Генриховны ее планшет, за который она, судя по всему, решила выйти замуж.
И теперь дома у нас гатчинская благодать. Я засобачил планшет несовершеннолетней Шемякиной Е. Г. в рамку. А рамку прикрутил к стене. Так что теперь злобная Генриховна играет в свои развивающие игры на планшете строго стоя, с прямой спиной. И никак иначе.
Наверное, скоро я буду отравлен. Поэтому передаю эстафету всем достойным. Прикрученная на четыре винта рамка с планшетом лишит ваших детей радости скручивания на диванах. Укрепит их опорно-двигательный аппарат. Разбудит в них ненависть к вам, а это что? Это значит, что детский организм будет закален, будет вырабатывать в своих невинных глубинах яды и гормоны роста, плечи буду расправлены, взгляд прям, челюсть крепка, шея не перекручена, многообещающие плечи ровны, а грудь будет… просто будет.
Еще один плюс есть. Стоя, Генриховна не может курочить планшет часами, у нее появилось время для разговоров с дедушкой. А уж я ей такого расповедую, такую правду расскажу, что любая игровая мясорубка по сравнению со мной просто сломается.
Я сам кровинушке своей психику сломаю. Без помощи со стороны.
Несовершеннолетняя Генриховна подошла ко мне, чтобы пообщаться. Ребенок она практического направления и общается со мной только по делу. По вопросам сердечным она общается с оставшейся у меня в доме племянницей, теткой своей. В вопросах оценки мужества и красоты они с теткой ровесницы. Все надеются на чудо.
А со мной Елизавета Генриховна исключительно про имущество общается.
Но внезапно вбежала ко мне в кабинет, когда я в нем работал напряженно, и начала пересказывать какой-то сериал про мушкетеров. Прыгает, размахивает вроде как шпагой, топает и выкрикивает. Я с дивана встаю, глаза протираю. А Генриховна:
– И тут! И тут! Бонасье говорит: «Я люблю д’Артаньяна! Больше жизни! И уйду к нему жить! А ты оставайся здесь!»
Я снова на диван сел.
– Кто говорит? – туповато спрашиваю. – Бонасье?! Ты, внучка, что смотришь? Тебя кто научил дедушку пугать?!
Стал орать тетке, чтобы поднялась ко мне, ответ держать про просмотры странноватые. Что за киностудия выпустила такой сериал?!
Слава богу, выяснилось, что Бонасье – это все же Констанция.
И заодно, слава богу, выяснилось, что Елизавета Генриховна своим рассказом намекнула мне на необходимость купить ей какие-то сапоги особые. То есть все нормально, дедушка по-прежнему нужен, внучка не изменилась, просто оттачивает навыки, все в порядке.
Несовершеннолетняя Шемякина Е. Г. прекрасно изображает собой все на свете. Лесотундровый аристократизм полярной прелести Арктиды, нестаб, вирулентность – максимальная: медицинский диагноз, который я передал всем своим потомкам.
Вчера видел, как Генриховна изображает обезьянку. Довольно осмысленную обезьянку, говорящую. Всем зрителям обезьяна Генриховны очень понравилась.