Чертобой. Свой среди чужих - Сергей Шкенев

— Говоришь?

«Думаю».

— Но… как?

«Было. Общий узел общих нервов. Я — это почти ты. Василий, и немного Лена».

— А я?

«Ты — Лена. Не Василий».

— Вася, а почему ты не пытался убить меня тогда, в самый первый раз? Когтями, зубами, как приказывает программа?

Недоумение. Обида.

«Убить музыку? Как? Зачем?»

— Но я же не всегда играла. По дороге сюда, например.

Понимание. Радость. Черемуховый запах радости.

«Брак. Сбой программы. Понимаешь?»

— Некондиция, значит. И куда теперь тебя, на переплавку? Или куда отправляют биороботов?

Скалится не зло. У них есть чувство юмора?

«Не роботы. Теперь просто жить. Командир — ты».

— Зачем я командир?

«Нужно. Цель — служить. Или самоликвидация».

— Сложно-то все как у вас, — проворчала Леночка и задумалась.

Нет, похоже, что сложности начались как раз у нее, а Васька свои благополучно свалил с больной головы на здоровую. Куда его теперь девать, домой забирать? Ну, допустим, через забор-то можно перелезть, чтобы не идти в ворота, или пусть подкоп делает, в конце-то концов. Но мама будет категорически против нового жильца и вполне отстоит свое мнение с помощью автоматной очереди. Вот младшие братья придут в полный восторг, но толку-то от такой поддержки?

— Вася, а ты точно без еды можешь обходиться? Только солнечным светом?

Улыбка.

«Не только светом. Но зачем знать? Чем питаются комары, когда в лесу нет грибников и охотников?»

— Шутишь? А потом возьмешь и отгрызешь мне голову.

Обида. Непонимание. Предельная серьезность.

«Зачем? Как? Я — это почти ты. Себя нельзя съесть».

— А других? Маму, папу, братиков, сестренку?

«Семья. Прайд. Только охранять».

— А чужие?

«Покажешь. Можно не есть, можно просто убить».

— Кровожадный.

«Нет, не жадный. Придешь после ночи? Завтра?»

— Сегодня уже уходишь?

«Я — нет. Ты уходишь».

— Ну да. — Леночка бросила взгляд на часы, подаренные старшим братом еще до Нашествия. — Мне еще сетки на озере проверять. Пойдешь с нами на рыбалку?

«Озеро? Мы не любим воду — наш океан нас убивает. Хищники».

— И никогда не купаетесь?

«Только если приказ».

— А просьба?

«Твоя? Она выше приказа».

— Потому что я командир?

«И это. И другое. Командир не может быть своим, ты — да. Командир — свой. Это много больше».

— Тогда подождешь?

«Уже жду».

— Мам, дай рацию, я на озеро!

Ольга только головой покачала, глядя на стремительно влетевшую в дом дочь. Про таких раньше говорили — «чертенок в юбке». Но Лена надевает платья только по большим праздникам, объясняя, что потертые джинсы гораздо лучше смотрятся с бронежилетом и сапогами. Ей бы в куклы играть, образно говоря, но любимая игрушка — карабин. Висит на плече, даже когда выходит в огород за пучком укропа. Папина дочка. Но добрее, учитывая возраст.

— Скоро обед будет готов.

— Перловка? Не хочу. Мам, я мальчишек с собой возьму?

— С ума сошла? А если зверье набежит?

— Они защитят! Мужчины же… будущие.

Да уж, мужчины. Но неожиданно Ольга поняла, что это действительно так. Мальчишки выросли — пришли другие времена, и порог взросления значительно понизился. Не отпускать в самостоятельную жизнь сейчас, подрезать крылья орлятам и держать возле себя? А потом? Выживут сильнейшие, и дай бог, чтобы это были ее пацаны. Четыре мушкетера, четыре буйных ветра… Сашка, Витька, Сережка и Мишка.

— Пойдем.

Лена послушно пошла за матерью в полуподвальный этаж, где за печкой стоял тяжеленный, окованный стальными полосами заветный сундук. Отец строго-настрого запрещал даже прикасаться к нему, но сегодня… сегодня щелкнул замок и откинулась крышка.

— Выбирай!

Глаза разбегаются от невиданного богатства. Вот она, мечта каждой современной девушки!

— Может быть, позвать их? Пусть сами себе по вкусу выберут.

— И будут тебя сопровождать четыре гранатометчика… Нет уж, давай на свое усмотрение.

А как? Разве что… ну да, Мишке, как самому маленькому, хорошо подойдут два охотничьих пистолета шестнадцатого калибра. Будет вылитый пират Карибского моря с красной банданой на голове. Но когда прилетит стволом в лоб от отдачи, сразу сменит ее на шапку. Остальным одинаковые помповушки, иначе передерутся, выясняя, чья пушка круче. Отец с Андреем такие не любят, называя «томагавками», но именно коротышки подойдут этим недомеркам. Можно будет стрелять с ремня, не боясь, что после выстрела оружие вылетит из детских рук. Хотя… какие детские? Орлята вполне оперились, стали орлами, а то, что бриться начнут только года через четыре, да и не все еще, — мелочи. Не борода делает человека человеком. У козла вон она какая, а все равно — каз-з-з-ел!

Поглядеть на грозный отряд на улицу высыпало почти все свободное население Дуброво. Зачем? Ну что им не сиделось по домам? Нет же, повыскакивали, добавив к запаху беды целый букет мыслей и эмоций. Лена опять едва устояла на внезапно ослабевших ногах. Любопытство, одобрение, чуточку умиления и тревоги… Злорадство? Откуда?

Ее мальчишки пахнут лавром — благородным деревом победителей. Еще гордостью, обещанием, надеждой встретить врага, непременно коварного, и тут же ему показать… Что показать, они не знают сами, но лица суровы, брови сурово сведены к переносице, а губы сжаты. Но они иногда подводят — то и дело расплываются в улыбках. И глаза… глаза косят по сторонам — все ли видят, какие они взрослые, сильные, вооруженные? Все ли оценили? Особенно Никитка Малов, у которого родители педерасты… то есть пацифисты.

Из сторожки у ворот показался Сотский. Провожать и встречать рыбаков — его обязанность, взятая на себя добровольно. Оглядел воинство, бросил взгляд на садовую тележку, в которую нагружены две резиновые лодки, хмыкнул в усы:

— Ну, теперь вся рыба наша! Рацию не забыли?

— Взяли, дядь Валер! — Старший, Сашка, с гордостью предъявил включенный на прием агрегат.

— Отлично, и не выключать!

— Чай, не маленькие…

— Конешна-а-а… Лена, зайди-ка на минуточку.

В сторожке Сотский тяжело опустился на заскрипевшую лавку и выставил вперед деревянный протез.

— Осторожнее там. Что-то мне тревожно в последнее время.

— Так ведь зверье у деревни три дня вообще не показывалось. И на озеро вчера спокойно прошли.