Отравленная жизнь - Анна Малышева

Он собрал папку, сложил походную табуретку и этюдник в мешок. Лариса упрашивала, чтобы он показал портрет, но Иван наотрез отказался:

– Тебе не понравится.

– А, так ты все-таки этот… – разочарованно протянула девушка. – Абстракционист?

И тут он захохотал. Отвернувшись от нее, согнувшись в три погибели, парень отмахивался и твердил:

– Нет, нет, не бойся… Черт, как ты это смешно сказала!

Успокоившись, он пояснил, что портрет находится в начальной стадии, что он хочет написать Ларису в красках, маслом на холсте, и на этот раз никаких экспериментов с материалами ставить не будет.

– Хочу, чтобы портрет жил долго, – заявил он. – А когда экспериментируешь, никогда не знаешь, сколько протянет такая картина.

– Значит, ты еще должен меня рисовать? – Из его рассуждений на живописные темы Лариса уловила самое главное для себя.

– Конечно. И желательно – как можно скорее. –Он тряхнул свой мешок и с сожалением заметил, что теперь-то Денис ни за что их сюда не отвезет.

– Да уж, после того, как его сегодня отшили! – подхватила Лариса. – Думаю, что он вообще к нам никогда не сунется!

Но она ошиблась. Вечером, когда она вернулась в Москву и встретилась у гастронома с Викой, сестрами было решено, что они соврут родителям. Договорились, что расскажут, будто только сейчас обе вернулись с дачи, Денис высадил их около гастронома и поехал домой. Однако врать вовсе не понадобилось. Они переступили порог собственной квартиры и сразу же услышали голос Дениса. Девушки растерянно переглянулись. Такой поворот событий они не предусмотрели.

– В чем дело? – тревожно спросила мать, разглядывая их с ног до головы, будто ища каких-то видимых повреждений. – Что у вас случилось? Денис говорит, что вы поссорились.

– Зачем же он тогда сюда явился? – проворчала Вика.

– Тише! – испуганно одернула ее мать. – Иди на кухню и прежде всего извинись.

– Но, мам, ты даже не знаешь, что случилось, а требуешь, чтобы я перед ним извинялась! – возмущенно и очень громко сказала Вика.

Лариса радостно ее поддержала:

– И вообще, его сюда никто не приглашал!

Она осеклась, увидев Дениса. Он стоял на пороге кухни, небрежно уперев руки в бедра, – в своей любимой позе киногероя. Загорелый, плотный, очень коротко остриженный – совсем не по моде того года, как сейчас вспоминала Лариса. А вот одет, как всегда, модно и со вкусом – бежевые брюки, свежая рубашка стальною цвета, с короткими рукавами, плетеные кожаные туфли. Что, в конце концов, было неприятного в этом человеке? Лариса не понимала. Она знала одно – когда ей приходится подавать ему руку, когда он чмокает ее своими мясистыми губами, ей хочется завизжать, будто на руку вскочила крыса.

– Нет, это я должен извиниться, – очень любезно сказал Денис, слегка поклонившись девушкам.

Поклон был ироничный, но мама этого не заметила. Она залепетала, поглядывая то на дочек, то на гостя:

– Нет, нет, Денис, они еще глупые девчонки, особенно Лариса… Лара, иди к себе в комнату. Не путайся под ногами.

Девушка с удовольствием исполнила этот приказ.

Она хлопнула дверью и весь вечер подслушивала, пытаясь угадать, о чем говорят на кухне. Пришел с работы отец и тоже присоединился к ним. Лариса слушала стук чайных чашек, свист закипающего чайника, шум воды в раковине. Ей становилось грустно. Кажется, никто там не ссорился. Пили чай, беседовали… А ее не звали. «Хотя я бы сама не пошла, пока он там», – подумала Лариса. Она стянула свой испачканный землей и травой белый сарафан, кинула его на пол и улеглась в постель. Кожа на лице горела – ее все-таки обожгло солнцем. Хотелось пить, но девушка облизывала губы и терпела. Она лежала на спине, прикрыв глаза, слушая, как тонко воет заблудившийся в углу комар. Перед ней возникало лицо Ивана, и она улыбалась, слегка растягивая потрескавшиеся от солнца губы. «Ну и что, пусть он уйдет в армию, – легко подумала она. – Все равно же вернется. И потом, когда это еще будет! Только осенью!»

Ей казалось, что осень – это совсем другая эпоха. Впереди было целое лето…

* * *

…Его призвали в сентябре. Лариса его не провожала – день был будний, и ей пришлось сидеть на занятиях в школе. Она хорошо помнила то утро.

Помнила, каким золотым и холодным был тот день.

Как жали новые, только что купленные у Дениса туфли. Как учительница астрономии вешала на гвоздик карту звездного неба и карта постоянно срывалась. И как ей не верилось, что Иван уехал. Ларисе казалось, что сегодня, как всегда, они встретятся в пять часов у гастронома, на углу ее улицы. Что он обнимет ее и вдунет ей в ухо какое-то ласковое слово. Что они пойдут гулять по центру, пиная легкие, сухие листья, что будут целоваться везде, где будет меньше прохожих, на каждом углу, за каждой церковью… Девушка подняла руку и глухим голосом попросилась выйти. Астрономичка разрешила. Лариса побежала в туалет, уселась на подоконник, приоткрыла рассохшуюся раму и несколько минут глотала ледяной воздух вперемешку со слезами.

Тяжелее всего было то, что перед расставанием они поссорились. Лариса ссориться не хотела, все вышло случайно. Когда Иван показал ей готовый портрет, девушка пожала плечами:

– Не знаю. Я тут на себя не похожа.

И она отшатнулась, увидев, как он на нее взглянул. Лариса боялась вообще хоть что-то говорить о его картинах, о живописи вообще. Она знала, что ничего в этом не понимает и никогда не поймет.

Есть люди без музыкального слуха, и музыка для них – набор звуков. Есть люди без художественного чутья. Картина для них – это всего лишь зеркало. Чем точнее оно отражает – тем лучше. Иван горячился, объясняя это, а Лариса пожимала плечами.

– Ну и что? Ты меня из-за этого разлюбишь? – спросила она, когда он в очередной раз отчитал ее за дурной вкус к живописи.

Иван сказал, что не разлюбит ее никогда. Просто ему было бы куда легче, если бы Лариса хоть немножко интересовалась живописью. Он сказал, что если Ларисе не понравился портрет – пусть он останется у него. Лариса согласилась и забыла об этом портрете. Зато дни, когда она позировала, остались у нее в памяти навсегда.

Они приезжали на дачу через день, а если могли – то каждый день. Сколько Иван сделал этюдов!

Вполне достаточно, чтобы написать сто портретов!

Потом он перешел на краски. Лариса научилась сидеть почти неподвижно. Она загорала, спустив с плеч бретельки своего белого сарафана. Иван сказал, чтобы она всегда позировала в нем. Отправляясь на дачу, они покупали яблоки, брали бутерброды и воду в бутылках. Иван негодовал, что засыпали колодец:

– Вода в нем была хорошая, я ее сам пил и, видишь – не заболел! Кто это сделал?

Лариса спросила у мамы, кто засыпал колодец, но та очень удивилась: