Четверо слепых мышат - Джеймс Паттерсон

– И я тебе тоже, – ответил я, и большой реактивный самолет компании «Американ эрлайнз» пролетел над нашими головами.

В воскресенье в одиннадцать часов вечера я вернулся домой, в Вашингтон. Я не шел, а, скорее, бежал вприпрыжку, а лицо само собой расплывалось в улыбке. На целых два дня я позабыл о жестоких убийствах, о суровых реалиях следственной работы, и причиной тому была Джамилла.

Нана не спала и дожидалась меня на кухне. Что это с ней? Она сидела за столом, но без неизменной своей чашки чаю и без книги. Увидев меня, она приветственно помахала мне, а потом обняла.

– Здравствуй, Алекс. Удачно съездил? Передал мой привет Джамилле? Смотри у меня!

Я заглянул в ее карие глаза. Они показались мне немного грустными. Ей не удалось скрыть от меня эту грусть. Что-то произошло. Страх лег мне на сердце. Не больна ли она? Если да, то насколько серьезно?

Нана покачала головой:

– Нет, ничего страшного, милый. Просто не могла уснуть. Ну, так расскажи мне о своей поездке. Как Джамилла? – Глаза ее заблестели. Джамилла бабушке определенно нравилась, старушка этого и не скрывала.

– Отлично, и она тоже передавала тебе привет. Она по всем нам скучает. Надеюсь, что смогу уговорить ее опять приехать к нам, на восток, но ты же знаешь, в душе она калифорнийка.

Нана кивнула.

– Надеюсь, она вернется, – сказала она. – Джамилла воистину сильная, стойкая женщина. В ней ты нашел пару по себе. Да и то, что она с запада, не умаляет ее достоинств в моих глазах. Что бы там ни говорили, а мне кажется, Окленд больше похож на округ Колумбия, чем Сан-Франциско. Ты не согласен?

– О, совершенно согласен.

Я продолжал всматриваться в глаза Наны. Чего-то я не мог уразуметь. Вопреки обыкновению на сей раз она не стала меня донимать. Что такое? С минуту мы помолчали. С нами это бывает не часто. Обычно мы пикируемся без умолку, пока кто-нибудь не сдастся.

– Ты ведь знаешь, мне восемьдесят два года. Я не чувствовала своего возраста ни в семьдесят, ни в семьдесят пять, ни даже в восемьдесят. Но вот сейчас, Алекс, я вдруг почувствовала себя на свои годы. Мне восемьдесят два. Ни прибавить, ни убавить. И ничего с этим не поделаешь.

Она взяла мою руку и сжала. В глазах у нее опять стояла грусть, возможно, даже страх. Я почувствовал комок в горле. С моей любимой бабушкой было что-то неладно. Что именно? Почему она мне не скажет?

– Тут на днях у меня появилась боль в груди. Стесненное дыхание. То ли ангина, то ли еще что. Хорошего мало, хорошего мало.

– Ты обращалась к доктору Родману? Или к Биллу Монтгомери? – спросил я.

– Я обращалась к Кайле Коулз. Она была тут по-соседству, приезжала к мужчине с нашей улицы, в нескольких домах от нас.

– Кто это – Кайла Коулз? – не понял я.

– Доктор Кайла навещает пациентов у нас, на Юго-Востоке[16]. Она сплотила вокруг себя с десяток докторов и медсестер, которые приезжают и лечат больных в нашей округе. Она изумительный врач и хороший человек, Алекс. Делает у нас в районе много добра. Мне она очень нравится.

Я разозлился:

– Нана, ты не какой-нибудь объект благотворительности. У нас достаточно денег для того, чтобы ты могла обратиться к любому доктору по своему выбору.

Бабушка нетерпеливо зажмурилась.

– Пожалуйста, выслушай. И отнесись внимательно к тому, что я говорю. Мне восемьдесят два года, и я не буду жить вечно. Как бы мне этого ни хотелось. Но пока что я себя берегу и собираюсь делать это и впредь. Мне нравится Кайла Коулз, и я ей доверяю. Она и есть мой выбор.

Нана медленно поднялась из-за стола, поцеловала меня в щеку и, шаркая, отправилась спать. По крайней мере, мы таки вступили в перепалку.

В тот вечер я еще поднялся в свой кабинет в мансарде. Все спали, и в доме было тихо.

Я люблю работать в эти часы, в тишине и спокойствии. Я вновь подступился к делу об убийствах в армии: никак не мог выбросить его из головы. Да и не хотел. Вымазанные яркой краской тела убитых. Омерзительные соломенные куклы, бросающие в дрожь. Еще более ужасный всевидящий глаз. Невиновные военнослужащие, преданные смерти по сфабрикованным обвинениям.

И кто знает, скольким еще людям в военной форме согласно этому адскому замыслу уготована казнь?

Накопилось много материала, который мне следовало проанализировать. Если хотя бы некоторые из этих казней как-то связаны между собой, то это произведет в армии эффект разорвавшейся бомбы. Я продолжил поиски в сети, провел также кропотливые изыскания относительно соломенной куклы и дурного глаза. Я вел поиск с помощью ресурса «Лексис-Нексис», содержащего информацию из большинства местных и общенациональных газет, а также из крупных газет со всего мира. Многие детективы недооценивают пользу анализа прессы, но только не я. Мне не раз случалось раскрывать преступление, пользуясь информацией, переданной в открытую печать полицейскими должностными лицами.

Я прочел отчеты о некоем бывшем рядовом армии, дислоцированном на Гавайях. Этот человек был обвинен в убийстве пятерых мужчин в ходе садистских оргий, которые имели место с 1998 по 2000 год. В настоящее время в камере смертников он ожидал исполнения приговора.

Я двинулся дальше. Я чувствовал, что у меня нет другого выбора, кроме как продолжать заниматься этим делом.

Менее трех месяцев назад в Сан-Диего армейский капитан прикончил двух младших офицеров. Он был признан виновным и тоже ожидал своей участи. Его жена подала апелляцию. Осужден был капитан на основе анализа ДНК.

Я сделал для себя пометку: «Возможно, стоит с ним поговорить».

Чтение мое было внезапно прервано топотом шагов. Кто-то стремительно и шумно взбегал по лестнице ко мне на чердак.

Кто-то приближался.

В лихорадочной спешке.

Волна адреналина окатила меня изнутри, мгновенно мобилизуя весь организм. Сунув руку в ящик стола, я нащупал там пистолет.

Но в комнату вопреки ожиданию ворвался Дэймон. Он весь взмок и выглядел как полоумный. Нана говорила, что он спит в своей комнате. Судя по всему, это было не так. Получалось, что его вовсе не было дома.

– Дэймон! – воскликнул я, вскакивая. – Где ты был?

– Идем со мной, папа! Пожалуйста! Моему другу Рамону плохо! Папа, кажется, он умирает!

Мы оба побежали вниз, к моей машине, и по дороге Дэймон рассказал мне, что произошло с его другом. Он говорил, а у самого тряслись руки.