Барабаны осени. Книга 2. Удачный ход - Диана Гэблдон

— А ну, исчезни! — Нога резко дернулась, высвобождаясь, и прицелилась в лоб Роджеру. — Сиди там! Какого черта, парень, ты что, хочешь оспу подхватить?

— Оспу? Да какого дьявола, что у вас там творится? — Глаза Роджера к этому времени уже освоились с темнотой, и он вцепился в ногу помощника и мгновенно с силой повернул ее, одновременно делая рывок вниз. Диксон, не ожидавший нападения, потерял равновесие и тяжело рухнул вниз, прямо на головы столпившихся у трапа матросов.

Роджер, не обращая внимания на вопли ярости и удивления, раздававшиеся за его спиной, поспешно поднялся на палубу. Впереди, у носового люка, он увидел группу мужчин. Над их головами висели на такелаже фонари, бросавшие длинные лучи красного, желтого и белого света, словно ножами прорезавшие темноту.

Роджер быстро огляделся по сторонам, ища взглядом другой корабль, но океан вокруг «Глорианы» был пуст и черен. Никаких разбойников, никаких пиратов; все сражение происходило рядом с люком, предназначенным для пассажиров третьего класса, где и собралась половина команды; тесно сгрудившиеся матросы были вооружены ножами и дубинками.

Неужели это мятеж, мелькнуло в голове Роджера, но он тут же отмел эту мысль, не успев еще сделать вперед и шага Голова капитана Боннета возвышалась над толпой — капитан был без шляпы, его светлые волосы посверкивали в лучах фонарей. Роджер врезался в толпу, бесцеремонно расшвыривая матросов — почти все они были намного ниже его ростом.

Визг и крики доносились из люка, внизу, в пассажирском трюме тоже мелькали фонари. Снизу чьи-то руки протянули непонятный узел рваного тряпья, и он тут же исчез, передаваемый из рук в руки, а потом раздался громкий всплеск за кормой. За этим узлом последовал другой.

— В чем дело, что тут происходит? — Роджеру пришлось кричать прямо в ухо боцмана, стоявшего у самого люка с фонарем в руке. Боцман резко обернулся и уставился на Роджера.

— Ты не болел оспой, нет? Так убирайся в кубрик! — Хатчинсон был слишком занят тем, что происходило внизу.

— Я болел. Но при чем тут…

Боцман снова повернулся, явно удивленный.

— Болел оспой? Но у тебя нет рябин! А, ладно… раз так, быстро иди вниз, нам нужны лишние руки!

— Для чего? — Роджер наклонился вперед, вслушиваясь, пытаясь понять причину царившего внизу переполоха.

— Оспа там, вот зачем! — взревел в ответ боцман. Он ткнул корявым пальцем в сторону люка нижней палубы, откуда как раз появился один из матросов, державший под мышкой ребенка, слабо брыкавшего ногами. За матроса цеплялись руки пассажиров, колотили его, и надо всем шумом внизу звенел женский голос, исполненный ужаса.

Женщина вцепилась в блузу матроса и, пока Роджер наблюдал за сценой, начала буквально карабкаться по ногам матроса, как по дереву, пытаясь повалить его вниз, и в то же время старалась дотянуться до ребенка; женщина визжала во все горло и царапала ногтями спину матроса, стараясь разорвать на нем блузу и добраться до кожи.

Мужчина рычал и пинал ее ногами, стараясь вырваться из люка. Трап был хорошо закреплен, однако моряк, державшийся за перекладину одной рукой, заметно пошатывался, и в конце концов ярость матроса сменилась тревогой, когда его нога соскользнула с узкой ступеньки.

Роджер, повинуясь рефлексу, наклонился и схватил ребенка, словно это был тряпичный мяч, — он просто не успел осознать, что делает; матрос как раз в это мгновение выбросил вперед обе руки, в попытке удержаться на трапе и спастись. И тут же оба они полетели вниз — моряк и женщина, охватив друг друга, словно любовники в порыве страсти. Послышался шум удара, крики, потом последовало краткое ошеломленное молчание. Но уже в следующую секунду крики внизу зазвучали снова, как и гул голосов вокруг Роджера на палубе.

Роджер перехватил ребенка поудобнее, пытаясь успокоить его, поскольку малыш непрерывно хныкал и неловко колотил его кулачками.

Малыш был странно расслаблен, его суставы казались ватными, и еще Роджер ощутил сильный жар, исходивший от маленького тела, температура чувствовалась даже сквозь несколько слоев одежды. Рядом с Роджером сверкнул луч света — это боцман поднял фонарь повыше, с отвращением вглядываясь в ребенка.

— Надеюсь, ты и вправду болел оспой, Маккензи, — сказал боцман.

Это оказался малыш Гибби, мальчик с больными глазами, — но за два дня он настолько изменился, что Роджер с трудом узнал его. Гибби стал тощим, как привидение, и его круглое личико вытянулось так, что кожа плотно обтянула скулы. Но саму эту светлую кожу, еще недавно перепачканную лишь обычной грязью, теперь сплошь покрывали крупные гноящиеся шишки, и их было так много, что среди них глаза мальчика казались едва заметными щелками. Голова Гибби безвольно клонилась набок.

Роджер едва успел увидеть все это, зафиксировав в памяти ужасную картину, — и уже чьи-то руки выхватили у него маленькое, горящее жаром тело. Прежде чем Роджер осознал, что в ладонях у него — пустота, послышался очередной громкий всплеск воды.

Он невольно бросился к поручню, в тщетной попытке что-то изменить, и его руки сжались в кулаки, а ум на мгновение застыл от потрясения, — но почти сразу же Роджер обернулся назад, потому что из люка пассажирского трюма выплеснулась новая волна отчаянного шума.

Пассажиры уже пришли в себя от неожиданного нападения. Вверх по трапу рвались на палубу мужчины, вооруженные всем, что подвернулось им под руки, и нападали на стоявших наверху матросов, в бешеной ярости спихивая их вниз, в трюм.

Кто-то налетел и на Роджера, и он упал и стремительно перекатился вбок, а по тому месту на палубе, где только что была его голова, с силой ударилась ножка табурета. Роджер поднялся на четвереньки — — и тут же получил удар ногой в ребра, вскрикнул и отлетел в сторону, ударился обо что-то спиной, — но, улучив момент, не раздумывая бросился под ноги напавшему на него, не имея ни малейшего представления о том, с кем он дерется — с кем-то из команды или с одним из пассажиров; он просто хотел подняться во весь рост и восстановить дыхание.

Из люка пассажирского трюма поднимались волны вони, оттуда несло рвотой, горячим потом, тухлятиной, застоявшимися нечистотами… Фонари раскачивались на ветру, и полосы света и теней резали безумную картину на части, и Роджер видел то чье-то лицо, с вытаращенными глазами и разинутым ртом, заходящееся в крике, то вскинутую вверх руку, то босую ногу, и все это мгновенно таяло в черной пустоте, чтобы смениться локтем или ножом, зажатым в чьих-то пальцах, или коленом, нацеленным на что-то невидимое… и палуба казалась сплошь усыпанной кусками расчлененных тел.

И столь сильным было охватившее Роджера чувство смятения, что он и сам себе показался разорванным на части; он посмотрел на свою онемевшую левую руку, почти всерьез ожидая, что увидит на ее месте лишь обрубок… Но рука оказалась на месте, и Роджер машинально вскинул ее, отражая удар невидимого кулака, от которого все его тело содрогнулось.

Кто-то схватил его за волосы; Роджер высвободился отчаянным рывком и резко повернулся назад, одновременно с силой двинув кого-то локтем под ребра, и выбросил кулак в пустоту. И тут же обнаружил, что больше на него никто не нападает, а он жадно хватает ртом воздух. Перед ним на палубе корчились две фигуры, у самого поручня; Роджер встряхнул головой, чтобы прийти в себя, — и тут вдруг к нему метнулась фигура человека, повыше него самого ростом.