По Рождестве Христовом - Василис Алексакис

Моя мать подписана на журнал, который называется так же, как эта организация, но я его никогда не читал. Она хранит старые номера в шкафу.

— Руководители «Зои» с самого начала развернули впечатляющую активность, основывали школы закона Божьего, студенческие клубы, преподавательские объединения и всякие другие комитеты во всех городах. Привлекли тысячи сторонников. Послевоенный экономический кризис оказался им на руку, они еще больше усилили свое влияние, раздавая еду и предоставляя кров молодым неимущим. При поддержке тогдашней королевской четы, короля Павла и королевы Фредерики, они неоднократно вмешивались в политическую жизнь, даже предполагали основать свою собственную партию, чтобы «родилась новая Греция, Греция Христа», как поется в одной из их песен. Среди военных, которые совершили государственный переворот 1967 года, было немало членов этой организации. А вскоре подобный же путч произошел на Афоне, который тогда был в полном упадке. Святую Гору заполонили пришлые монахи, из Метеор или с острова Эвбея, по большей части приверженцы «Зои». Они отстранили стариков, руководивших одними монастырями, вышвырнули вон гомосексуалистов, составлявших большинство в некоторых других, в Ставрониките, например, и быстро захватили власть. Неоспоримо, что им удалось дать новый импульс Святой Горе — начиная с середины 70-х ее население вновь начало расти. Мой отец был студентом в ту пору. Жил в общежитии «Зои». У его родителей не было ни гроша.

В холл вошла молодая женщина с длинными черными волосами, ниспадавшими ей на грудь. Лоб закрывала челка. Она сделала три шага к стойке, но, заметив нас, повернула к нашему столику.

— Как вы тут? — спросила она с широкой улыбкой.

На ней были синие джинсы и кроваво-красная кожаная куртка.

— Что пьете?

Я никогда не слышал такого красивого голоса. Ласковый, как колыбельная, он был создан, чтобы сообщать только добрые вести. Это был голос феи. Появление Антигоны вдруг перестало казаться мне неуместным. Правда, когда выяснилось, что она актриса и работает в Национальном театре Северной Греции, я неизбежно подумал об Ирини. Но Минас, вскинув брови, дал мне понять, чтобы я оставил свои замечания при себе. Так что я всего лишь спросил ее, в какой пьесе она играет. Ответ меня ошеломил:

— Я играю роль горничной императрицы Елизаветы, знаменитой Сисси, в пьесе по одной совершенно неизвестной повести, написанной в конце XIX века неким Константиносом Христоманосом.

Я сказал, что очень хорошо знаю эту книгу, поскольку читал ее своей хозяйке.

— Это та самая дама, которая попросила его прояснить тайны горы Афон, — пояснил Минас.

— Надеюсь, ты придешь посмотреть пьесу. Могу тебе сделать приглашение на любой день, мы каждый вечер играем перед пустым залом.

Меня охватило глупое беспокойство, словно обращение к произведению Христоманоса оказалось не случайным, а было частью какого-то загадочного плана. Мне показалось, что моя мысль катится по склонам, о существовании которых я до сих пор не знал. Я вообразил себе театральную пьесу, главная героиня которой, восьмидесятидевятилетняя дама, молодеет с течением времени. Но когда она достигает возраста своего юного спутника, студента, изучающего досократическую философию, тот уже успевает состариться.

Я перестал слушать Минаса и Антигону. Не очень-то помню, как оказался на заднем сиденье машины, которую вел мой друг.

— Куда едем?

Ответа не последовало. Я закрыл глаза. Когда я снова открыл их, рядом со мной сидела какая-то довольно крупная девушка с пышной и очень кудрявой шевелюрой. Она была в черном, с тонким шарфом, обмотанным вокруг шеи.

— Я Таня, — сказала она. «Что ж, я и для Тани найду место в шествии, которое, быть может, устрою когда-нибудь. Она понесет мраморную голову печального ребенка». Я прижался лбом к холодному стеклу окна. Мы выехали из города. Мимо проплывали кубы домов и другие кубы, гораздо больше, заводы, наверное. Пустые пространства между этими строениями становились все шире.

— Минас, — позвал я.

Потом произнес его имя во второй раз, полагая, что он не слышит.

— Слушаю тебя, — отозвался он нетерпеливо.

— Ты сам-то бывал на Афоне?

— Хотел поехать, когда заканчивал школу, но отец отговорил. Он был уверен, что монахи станут лапать меня за задницу.

Я услышал смех Антигоны и еще чей-то, наверное, Тани. Мне снилось, что я иду по очень длинному коридору, в конце которого горит лампада. Я был на полпути, когда она погасла. Хотя никакого сквозняка не ощущалось. Я не поддался панике. Просто попытался решить, что разумнее: идти дальше или повернуть назад. Ни одно из решений не казалось мне более предпочтительным, оба предоставляли одинаковые преимущества. Тем не менее надо было что-то выбрать, потому что оставаться на месте — это не выход. Рассуждая таким образом, я увидел приоткрытую дверь и толкнул ее. При свете другой лампады моя мать раскладывала на стуле одежду, которую собиралась надеть завтра на работу.

— Добро пожаловать, — сказала она мне.

— Твоя мать приготовила тебе томатный суп, — пробормотал я. — С фрикадельками.

Я опять закрыл глаза. «Согласно Зенону Элейскому мы никуда не движемся. Машина не движется». Однако мы приехали. Минас остановился на каком-то пустыре.

Мы сделали несколько шагов. Освещение тут было самое скудное. Закрытый газетный киоск, редкие дома, церковь. Я пнул ногой пустую консервную банку. Почувствовал себя лучше. «История развивается. Мне этого должно быть довольно».

— Где мы?

— В Лангадасе. Слышал когда-нибудь об анастенаридах, огнеходцах? Это Антигона подумала, что надо бы тебе их показать, потому что они — часть нашей религиозной традиции.

Антигона и Таня шли по асфальтированной дорожке, огибавшей пустырь. Мы ускорили шаг.

— Лангадас — одно из главных мест анастенаридов, другое возле Серреса. Обычно они собираются 20 января, в день святого Евфимия, и 21 мая, в праздник святых Константина и Елены. Однако в особых случаях устраивают свои сборища в узком кругу, в чьем-нибудь доме. Меня один друг предупредил, он тут на лире играет. Сборища анастенаридов всегда проходят под музыку.

Только сейчас я расслышал вдалеке звук барабана.

— Сам-то ты что думаешь об этих огнеходцах?

Он задумался на несколько мгновений.

— Думаю, что ничего не думаю. Они утверждают, что встать в огонь их побуждает святой. Говорят: «Мной святой овладел». О каком святом идет речь? Может, о Константине. Баллада, которую они беспрерывно поют, посвящена вроде бы как раз ему: «Константин был юн, / Константин был мал, / когда мать его обручила». Говорят, этот обычай появился в Каппадокии в Средние века и первоначально имел героический характер. Дескать, защитники границ империи ходили по огню, чтобы показать свою удаль. К нам его завезли греки-репатрианты из Болгарии.