Тьма в хрустальной туфельке - Дж. Дж. Харвуд

Элеонора подавила желание спросить, было ли вообще у черноглазой сердце.

– Но я ведь должна называть тебя хоть как-то.

– В этом нет необходимости.

– А как же мне найти тебя, если мне что-нибудь понадобится? Я даже не знаю, где ты живёшь! Только что ты появилась вот из того угла! Как ты сюда попала?

– Это совсем не так впечатляюще, как может казаться. Достаточно сказать, что я настолько же реальна, как и ты, но это не означает, что мы одной природы.

– Я не понимаю.

– Да, думаю, не понимаешь.

Взгляд женщины был спокойным, не выражая ничего – как и её улыбка. Возможно, так она и проворачивала свои трюки с исчезновениями – просто замирала абсолютно неподвижно и взгляд проскальзывал мимо. Так делали медиумы и ворожеи. Было легче поверить, что незнакомка скорее похожа на них, чем признать, что она является существом совершенно иной, нечеловеческой природы.

– Зачем ты позвала меня? – спросила гостья.

Смотреть в чёрные глаза женщины было всё равно что смотреть в тёмный обрыв. Элеонора не выдержала и отвернулась.

– Я подумала, мы должны узнать друг друга поближе.

Черноглазая рассмеялась:

– Милая моя, я уже прекрасно тебя знаю. Но если ты желаешь беседы, я не откажу. Как тебе твоё новое положение?

Что она имела в виду, когда сказала: «Я уже знаю тебя»? Что она такое?

Элеонора сдвинула лёд на щеке и подумала, как лучше преподнести вопрос. Улыбка женщины не смягчала пустоту её взгляда, а при мысли о том, что эта улыбка исчезнет, ладони у девушки потели.

– Не совсем то, что я ожидала.

Черноглазая прищурилась:

– Мисс Дарлинг жестока, обращаясь с тобой так. Но, кажется, она совсем отчаялась. И полагаю, жестокость – её последнее оружие.

Элеонора вспомнила лицо мистера Дарлинга – измождённое, бледное, но перекошенное от гнева при виде платья дочери.

– Боюсь, твоего Чарльза ждёт пренеприятное откровение.

Ледяная капля растаявшего льда скатилась по руке Элеоноры – точно чей-то ноготь по коже.

– О чём ты?

– Уверена, миссис Дарлинг сейчас изображает перед Чарльзом ангелочка, но это продлится не дольше медового месяца. Ну а потом для него уже будет слишком поздно, разумеется. Она не даст ему повода отослать её прочь. Ещё один несчастливый брак в семействе Пембруков.

– Ещё один?

– О да. За все минувшие годы их было немало.

– И ты видела их все?

Незнакомка улыбнулась:

– Я видела немало, и ещё больше – увижу.

«Милая моя, я уже прекрасно тебя знаю…» Элеонора вздрогнула:

– А ты… ты видишь всё, что вижу я? Даже когда ты… находишься где-то ещё?

– Разумеется. Как же иначе я могла бы даровать тебе исполнение твоих желаний?

Девушка сглотнула. Лёд таял, и вода струилась по пальцам.

– А когда ты исчезаешь – куда ты деваешься?

Черноглазая погладила Элеонору по руке:

– Это сложновато объяснить. Я всегда с тобой, и вместе с тем одновременно я – где-то ещё.

– Не понимаю.

– Я и не ожидала, что ты поймёшь, моя дорогая. Но представь, это как двигаться между разрывами.

– Какими разрывами? Как можно двигаться между ними? Что… что ты имеешь в виду?

Лицо черноглазой женщины было непроницаемым, словно выточенным из камня. Свет огня из камина бросал зловещие тени на её кожу. В какой-то миг её глаза стали большими, точно глазницы в черепе, а потом – крохотными, острыми. В неверном свете казалось, что пространство за её креслом полно птичьих теней.

Ледяная вода стекала по запястью Элеоноры. Сердце трепетало, точно пойманная птица, и внезапно девушка поняла, насколько же оно было хрупким. Маленький механизм спотыкался, заикался, метался и танцевал, но однажды он остановится, а эта черноглазая женщина останется. Надежды и мечты Элеоноры не значили для незнакомки ровным счётом ничего. Её руки без возраста могли изменить жизнь девушки, лепить желания из бесформенных мечтаний, без забот и тревог.

Осознание постигало Элеонору – словно чернила расплывались по воде, кружась, и ужас окрашивал всё, к чему прикасался.

Улыбка женщины стала шире.

В следующий миг щёлкнул ключ в скважине, и черноглазая исчезла. Прежде чем Фелисити открыла дверь, Элеонора подалась вперёд и дотронулась до кресла, где только что сидела женщина.

То было холодным, словно гостья здесь и не появлялась.

Никто не рассказал Чарльзу, что Фелисити искала другую горничную, но он и так понял, что что-то было не так. Иногда Элеонора ловила на себе его взгляд, и каждый раз, когда смотрела в ответ, мужчина отворачивался. Но от девушки не укрылось, как он при этом хмурился и стискивал челюсть. Элеонора подумывала о том, чтобы поговорить с ним, рассказать правду, но вскоре поняла, что отдача будет мгновенной. Что мог сделать Чарльз? Только поговорить с Фелисити, а достанется Элеоноре. И всё же в те тихие минуты, пока мисс Дарлинг еще не проснулась, Элеонора представляла, как расскажет Чарльзу всё, и тихо улыбалась. Она знала, что друг будет защищать её. Как всегда.

Однажды Чарльз помог Элеоноре выйти из кареты. Он просто протянул руку, и девушка подняла голову, расправила плечи. В тот миг мир распахнулся в бесконечность. Конечно же, Фелисити увидела, но Элеоноре было всё равно. Пальцы Чарльза были такими тёплыми, такими нежными, и не хотелось отпускать их. Он мог бы повести Элеонору в танце, и на мгновение девушка представила, каково это будет – оказаться в его объятиях.

За это она заплатила позже. Фелисити так сильно щипала её за руку, что после всех щипков на руках Элеоноры оставались фиолетовые полумесяцы синяков. Пожалуй, придётся постригать ногти хозяйки покороче. Интересно, будет ли камеристка, которая придёт ей на замену, столь же предусмотрительной?

Пока Фелисити собеседовала девушек, Элеонора работала в гардеробной. Все гостьи были нервными, нетерпеливыми – и все были юными девушками, не женщинами. Некоторые и вовсе были почти детьми. О чём только думала Фелисити? Четырнадцатилетние девчушки из деревни не знали даже, с какой стороны подойти к леди. Спроси их, как отличить настоящее кружево от искусственного, и они ответят, что ткань не умеет притворяться.

А сейчас Фелисити обсуждала их недостатки с какой-то своей не самой умной подружкой. Элеонора сидела в гардеробной, и дверь была приоткрыта. Перед девушкой лежала стопка конвертов.

– Разумеется, нет смысла держать необразованную горничную, – протянула Фелисити. – Это довольно утомительно. Но излишне образованные – тоже плохо. Половина девушек, которых я видела, размазывали грязь по полу комнаты, а другая половина болтала о всяких глупостях. Камеристка должна знать, когда промолчать, правда же?