Ведьменыш - Олег Шишкин

– Немедленно! Немедленно! Немедленно! – рефреном звучал в голове анонимный властный приказ. И вдруг будто выключили микрофон, и голос пропал.

Анализируя события последних минут, Оля с ужасом поняла, что не помнит абсолютно ничего, что было до этих последних минут. Кто-то вырезал из ее памяти целую жизнь, стер, словно ластиком. Голос, возникший в голове, казался ей болезненным недугом, а попросту шизой.

– Зачем мне в эту квартиру? – задала она себе вопрос и тут же получила чей-то ответ:

– Там тебя ждут.

– Кто? Кто может меня там ждать? – с дрожью спросила Оля саму себя.

– Патрульный в беде! – прозвучало чье-то разъяснение, и у девушки началась истерика.

Единственное, в чем она была уверена, так это то, что она – Ольга.

А что же было до пробуждения среди трупов и силуэта четырехэтажного дома из силикатного кирпича, где ее ждет загадочный патрульный? Что? Сколько она провела у ночных гаражей, она вряд ли бы могла сказать.

Под утро ее обнаружил патруль милиции – девушка, скрючившись, сидела на куске шифера под дверью барака.

В психиатрической больнице доктор Вагнер попытался выяснить, кто она и откуда, но пациентка только растерянно озиралась по сторонам и плакала, плакала, плакала…

А в голове рефреном звучал тот же голос: «Ты должна идти. Ты должна собирать информацию…» Оля не стала говорить доктору про голос – тогда бы за нее взялись уже серьезно.

Не добившись ничего путного, врач, порывшись в памяти, чиркнул в истории болезни: «Транзисторная глобальная амнезия, предположительно».

Предположительно – это было теперь единственное точное определение судьбе Оли. С «предположительно» мог начинаться любой рассказ о себе.

Но одно непонятное и таинственное «точно» все-таки дало о себе знать спустя уже пять минут.

Когда фельдшерица в приемном покое, выдавая больничное белье, случайно взглянула на спину новенькой пациентки, то невольно воскликнула: «Ой, надо же… А это что у тебя? Откуда?»

Ольга почувствовала жжение где-то на спине. Потом закружилась голова. Все тело зачесалось, а шея… шея сзади просто горела огнем.

– Что? Что у меня там? Что вы увидели? Что?! – истерично закричала она медсестре.

Та, не говоря ни слова, подвела ее к зеркалу и вынула из кармашка маленькое зеркальце. Спина отразилась в двух зеркалах, и Оля увидела – у основания позвоночника пылают три красных пятнышка, словно три маленьких ожога. Пятнышки были выпуклыми, похожими на обычные родинки привычного телесного цвета. И будь их всего одна, не было бы никаких вопросов, а так они образовывали собой слишком правильный равносторонний треугольник.

– Это у тебя откуда, девочка? – поинтересовалась медсестра.

Перед глазами пациентки взметнулся рой белых мух. Вдруг сквозь их марево отчетливо вспыхнула куча окровавленных птичьих тел. Струи крови медленно растекались по полу. И даже забрызгали чьи-то мужские ботинки. Ольга с удивлением разглядывала неожиданно возникших перед ней мертвых птиц. Но одновременно видела в зеркале и настороженное лицо санитарки, по-прежнему смотревшей ей на спину.

Оля помрачнела и разрыдалась. Ее приводило в отчаяние, что она не знает, откуда все это взялось. И где вообще то, что было ее жизнью? И что за жизнь была у нее?

Но кое-что все же начало выстраиваться: она поняла, что дьявольский треугольник, голос в голове и таинственный патрульный как-то связаны между собой.

Ольга упиралась, а ее куда-то тащили силком мимо стеклянных контейнеров с бурлящей голубой жидкостью, мимо непонятных цилиндров и маленьких металлических боксов, откуда торчали щупальца гофрированных шлангов. Потом прямо перед глазами мелькнула страшная длиннющая игла…

Посреди ночи она проснулась от ужаса, но глаза открыть не посмела. Прямо над ней, низко склонившись, кто-то стоял – и это был не сон. Когда взгляд стал невыносим, она все же открыла глаза. Но этот кто-то отшатнулся от нее и мелкой семенящей походкой стремглав вылетел из палаты, захлопнув дверь.

Броситься за призраком Ольга не решилась – страх парализовал ее волю. По телу прошла горячая волна, и девушка приподнялась на кровати.

Отдышавшись, Оля встала и, подойдя к двери, приоткрыла ее. В темном холле у окна стояла старуха.

Ночь была лунная, и было видно, как трясутся плечи пожилой пациентки.

«Да она плачет!» – догадалась Оля.

– Извините, – сказала девушка, подходя ближе, – вам плохо?

– А кому здесь хорошо? В дурке-то, чай, не на воле! – ответила бабушка и сама спросила: – Ты новенькая, дочка?

– Да. А что?

– Как тебя звать?

– Оля.

– А меня – Тамара Васильевна. А тебя за что нелюди сюда упекли?

– Да вот не помню ничего. Память пропала. Знаю только, что я Оля, и всё.

– Вот как?! Да ты потерпи. Вернется к тебе память.

– Вернется? – растерялась Оля. – А когда? Когда?

Тамара Васильевна не ответила. Тягостное молчание длилось, пока Оля вновь не решилась спросить: «А вас за что?»

– За сына! За него, думаю, и заперли сюда, ироды! – призналась старуха.

– За сына?

– А вот так! Я себе сына нашла. А соседке, Нинке Глазыриной, не нравится. Сама с мужиками кувыркалась всю жизнь, а деток-то нет. Вот завидки и взяли. Видит, бабка дитем разжилась. И давай ее в санаторию эту чертову отправлять. Люди-то у нас злые. А то не знаешь?

– А откуда же у вас этот сынок взялся? – поинтересовалась Оля.

Бабушка подняла голову к потолку, долго смотрела на него, будто ожидая получить ответ оттуда, потом наконец проговорила обыденно и наивно:

– Под вишенкой его нашла. У могилки своей подруги Валюши Лидовской. Он лежал головкой вниз, будто голову ему кто прикопал. Я скорей его отряхнула, прижала к груди. А он-то меня ручками: хвать! А я домой тогда его, сердешного, понесла. Гром был страшенный, град с небес железный сыпался. Один раз по руке и по голове получила. Но он-то… Алешенька мой… я его на свою фамилию в РЭУ записать хотела… Ой, как хотела!

– Он умер?

– Умер? Да, умер, наверное. Меня ж дома нет. Кормить некому – вот и помер.

Тамара Васильевна заплакала, размазывая слезы кулаками.

Оля смотрела на странную старушку, на ее кроткое лицо, выражавшее безутешное, непереносимое и великое горе.

– Бедненький! Такой бедненький. Я же говорила врачам – ребеночек у меня там, отпустите. Нет, не пустили…

И вдруг, позабыв про плач, бабушка спокойно сказала Оле:

– А память вернется, когда патрульного найдут.

– Кто это… патрульный? – удивилась Оля, услышав знакомое и непонятное слово.