Александр Македонский, или Роман о боге - Морис Дрюон

Когда внутренности придвинулись к вершине треугольника, я закричал: «Бей!» Сжал их изо всех сил в руке, и тогда произошла сильная вспышка света, в которой я увидел, как блеснуло оружие, потом опять наступила темнота. Внутренности лопнули, покрывая мои руки разлившейся желчью и испражнениями.

Вдруг я почувствовал, что силы покидают меня, как если бы жизнь уходила из моего тела, и я стал одновременно насмерть перепуганным убийцей и его умирающей жертвой.

Я разжал руки и начертал на каменном столе рядом с первым другой треугольник, основанием направленный от меня, с тем чтобы энергия, вышедшая из одного тела, тут же перешла в другое, чтобы высвободившаяся сила вошла в того, кто должен ею воспользоваться.

Когда я встал, ноги мои дрожали. Ведь никогда нельзя быть абсолютно уверенным в успехе. Я вытер руки, вышел на ступени храма и повернулся в сторону арены. По сильному шуму, доносившемуся с той стороны, я понял, что Македония сменила царя.

Зрители, сидевшие подальше от входа, приняли первые раздавшиеся крики за приветственные возгласы, и по рядам амфитеатра прокатилась бурная овация и здравица в честь человека, который только что скончался. И тут же ликование сменилось воплями ужаса.

Филипп не появился из прохода. Темнота всегда помогает преступлению. Тело царя лежало под сводами туннеля, борода в пыли, туника у сердца обагрилась кровью, которую впитывал пористый камень пола. При падении сползла глазная повязка, открыв старую рану.

Несколько воинов из охраны бросились преследовать убийцу. Павсаний устремился к выходу, он намного опережал преследователей, а потому крики: «Задержите его! Остановите его!» – до него не долетали. Его конь был привязан у стены арены, цареубийца вскочил в седло и пустил коня галопом. Он не заметил большой сук дерева, торчащий на уровне его груди, и на всем скаку налетел на него и был выбит ударом из седла.

Тот, кому суждено умереть и кого ослепляет чужая сила, может все предусмотреть для своего спасения, но он не увидит на своем пути обыкновенный сук. Прежде чем оглушенный ударом и падением Павсаний смог подняться, его настигли преследователи и десять мечей пронзили его тело.

Александр сразу же оценил ситуацию и стал хозяином положения. Он показал себя истинным царем. Александр призвал к себе Антипатра, собрал военачальников и советников, но не затем, чтобы слушать их указания и заставлять признать себя царем, а для того, чтобы отдать каждому приказ, и все безоговорочно ему повиновались, как будто речь шла о само собой разумеющемся.

Тело Филиппа перенесли во дворец, а труп его убийцы распяли на кресте и выставили в центре площади до дня похорон.

В тот же день Олимпиада с охраной уехала в Пеллу. После утомительной поездки верхом она с наступлением ночи прибыла во дворец и направилась прямо в покои племянницы Аттала. Клеопатра, еще не восстановившая силы после родов, лежала, рассыпав свои длинные волосы. Развязав шарф, Олимпиада протянула его сопернице и сказала:

– Можешь повеситься, супруг наш мертв. Если тебе не хватит смелости, я позову мою охрану.

И она оставила Клеопатру одну, выставив к дверям покоев преданных ей воинов. Некоторое время спустя, когда стражники, удивленные тем, что из покоев не доносилось никаких звуков, раскрыли двери, взору собравшихся предстало страшное зрелище лежащего у стены трупа молодой женщины с почерневшим лицом и вывалившимся языком. Тогда Олимпиада приказала, чтобы ей принесли маленького Карана. Она взяла младенца, которого прочили в соперники ее сыну, и в сопровождении служанок отправилась в храм Амона. Там она приказала жрецам разжечь огонь в жертвеннике и бросила младенца в пламя как искупительную жертву.

Золотая корона, подаренная афинянами Филиппу, на следующее утро оказалась на голове распятого Павсания.

Потом состоялись торжественные похороны. Чтобы умилостивить богов, служители культа предложили сжечь тела Филиппа и Павсания на одном костре. Их пепел был помещен в царский некрополь.

Воздадим хвалу богам за то, что они внушают своим слугам совершать правильные поступки в означенное время, ибо причина всех людских несчастий в том, что нетерпение, тщеславие или невежество толкают человека на свершение в неурочный час деяний, праведных по замыслу, что делает эти благие свершения бесполезными или даже пагубными. Таким вот образом в ловушку попадают те, кто ее поставил, а царские короны возлагаются не на те головы. Восхвалим богов за то, что они дают вдохновение мудрецам, и за то, что к советам мудрецов прислушиваются.

Как только Александр стал царем, я раскрыл ему тайну его рождения и смысл его жизни. Я рассказал ему о таинствах на Самофракии, о призвании его матери и о том, как он был зачат. Продолжительная беседа с Олимпиадой подтвердила ему правоту моих слов.[27]

Я сообщил ему о пророчествах, касающихся его судьбы, и о том, как служители Амона объединили свои усилия, дабы сбылось предсказанное. Я объяснил, как в нем воплотилась божественная основа, как Филипп был выбран его отцом-кормильцем, а Македония – страной, в которой должна окрепнуть мощь восстановителя культа Амона.

Я долго рассказывал о том, что предвещают ему светила, и он понял, почему я так рано приобщил его к культовой службе в храме.

Я посоветовал ему не задерживаться долго в Греции, потому что с этой поры ему надо действовать решительно и молниеносно, ведь в Египте его, сына Амона, ждет корона освободителя.

Я сказал ему также, что до тех пор, пока он не достигнет цели своего предназначения, ему надлежит на людях чтить память Филиппа как память своего отца, чтобы у македонян и греков не возникало сомнений в законности его власти. Ему следует вести себя так, как обычно поступают люди, получающие наследство от отца, который на самом деле таковым не является. И наконец, он должен относиться к своей царской короне не как к доставшейся ему согласно законному праву престолонаследия, а как к предоставленной божьей волей.

Всю ночь длилась наша беседа. Когда забрезжил рассвет, я уже раскрыл перед Александром все тайны, кроме одной.

Александр попросил меня быть его прорицателем и проводником в страну Амона.

Освободившаяся от ярма Филиппа Греция полагала, что державная длань Александра будет более легкой. Едва прошла неделя после смены власти, а уже появились признаки недовольства в Фессалии; одна из колоний к югу от Эпира изгнала македонский гарнизон; Аркадия и Этолия расторгли вассальный договор; волновалась Фокида; готовился бунт в Фивах.