Где-то на краю света - Татьяна Устинова

– Принесите мне воды, – сказала она, очень стараясь говорить ровно и холодно, по-московски, – газированной, со льдом. У вас есть лед?

Ей было так стыдно, что жить не хотелось. Не хотелось сидеть прямо, читать меню, складывая буквы в слова, и принимать московский вид. Ей хотелось забраться куда-нибудь, хоть под стол, и чтобы ее никто не видел и ни о чем не спрашивал – никогда.

В последний раз ей было так стыдно много лет назад, когда подружке Ирке из класса ни с того ни с сего купили роскошные белые сапоги, а у Лили не было вообще никаких сапог, только какие-то невразумительные ботинки, и она прибежала домой, кинулась на диван рыдать и кричала матери, что та ничего, ничего не может и не хочет сделать для единственной дочери! Мать сначала не поняла, утешала ее, гладила – Лиля дергала спиной, и сбрасывала руку, и ненавидела ее, подвывала и давилась, – а когда поняла, поднялась и ушла на кухню. Лиля рыдала еще довольно долго и очень громко – мать должна была слышать, как она рыдает, и понимать, как дочь страдает. Потом мама вернулась и стала просить у Лили прощения за то, что живет бедно и трудно, что сил у нее мало, а тех, что есть, никак не хватает на белые сапоги, хорошо бы долги за свет и за газ заплатить, а то ведь придут и отключат! На шум явился коммунальный сосед Лев Мусаилович, древний, как Стена Плача, и несчастный, как судьба всего еврейского народа, – он страшно не любил ссор и боялся их. Узнав причину Лилиных страданий, Лев Мусаилович выпрямился во весь свой крошечный рост, и голова у него затряслась.

– Это свинство! – крикнул Лев Мусаилович на Лилю очень тихо. Он вообще голоса никогда не повышал, даром что всю жизнь преподавал физику в школе. – Это самое подлое свинство из всех самых подлых свинств!

Этот тихий крик был особенно страшен, потому что коммунальный сосед Лилю и ее мать очень любил, всячески им помогал, решал за Лилю домашние задания по всем предметам – это называлось «помогать с уроками», – иногда даже посуду им мыл, когда Лиля ленилась и не успевала. Считалось, что девочка «подает большие надежды и ей нужно много заниматься».

Лиля перестала рыдать и икнула.

– Елена Николавна, – продолжал тихо бушевать сосед, – работает день и ночь, у нее корректуры, и переводы, и ученики! А ты смеешь упрекать ее подлыми… шмутками! Сейчас же встань и приведи себя в порядок, бессовестная!

Лиля потащилась в ванную и там долго и неистово жалела себя и жаловалась потрескавшемуся мутному зеркалу на свою горькую долю, и так они в тот вечер и не помирились, а на следующий день Лев Мусаилович купил ей сапоги. Они были даже шикарней, чем Иркины, высоченные, из белой замши, с финтифлюшками на каблуках.

– Если в этом причина твоего несчастья, – сказал Лев Мусаилович, – возьми и будь счастлива!

Лиля сидела за своим письменным столом вполоборота, как повернулась, когда он вошел, прижимала к себе сапоги, которые он ей сунул, и ей было так стыдно, что хотелось только одного – забраться под этот самый стол, чтобы больше никто и никогда ее не видел. Особенно Лев Мусаилович!

Потом, конечно, все наладилось, но от одного воспоминания Лилины щеки начинали гореть, как будто по ним нахлестали.

…Она быстро полезла в свою сумку стоимостью в три тысячи евро, покопалась, но салфеток не нашла. Ну да. Они же кончились, когда первый раз на радиостанции «Пурга» она пыталась стереть ими с лица и шеи растаявшую чукотскую метель!

Лиля всхлипнула, и позорная слеза все-таки капнула.

– Здрасте! Опять глаза на мокром месте!

Она даже не сразу его узнала. Понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, кто это. Попутчик Володя – человек из звездолета – выдвинул стул и уселся напротив.

– Слушайте, а я вас потерял! И ни телефона, ничего! Я вас правда искал, – добавил он, рассматривая ее. – Я тут каждый день ужинаю, больше все равно негде! Только столовая возле речки и еще одна какая-то точка, но она давно закрыта! Ну?! Где вы были?!

– На работе, – буркнула Лиля. – На радио «Пурга».

Меньше всего ей сейчас требовались собеседники, особенно гости из других миров!

– Рассказывайте, – потребовал Володя жизнерадостно. – Как хорошо, что я вас встретил! Это что? Вода? Кто ж тут по вечерам воду пьет, а? Мы на «ты», да? Давай водки тяпнем на брудершафт? Я тут все меню перепробовал уже! Надоело невозможно! – Он вдруг засмеялся, перегнулся через стол и взял Лилю за руку. – Слушай, ну и дыра, да?! Край земли! И метель, хоть повесься! А ко мне в номер мужика подселили, представляешь?! Я прихожу, а у меня в комнате мужик! А чукча на ресепшене говорит – мест нет, фестиваль коренных народов, и погоды нет, улететь никто не может. Нет, ну, так бывает, а?!

Лиля покивала – да, да, конечно, ужасы и лишения.

– А в местном магазине ты была? В большом, напротив? Я хотел пива взять и сухариков. Так они знаешь какого года? Пиво девятого, а сухари восьмого!.. От Рождества Христова! Как моя бабушка! Я спрашиваю, как это может быть, а они мне говорят – что вы хотите, к нам продукты только в навигацию везут, «северный завоз» называется! А я пива выпить хочу, только чтоб оно было младше моей бабушки!

И Володя засмеялся. Глаза у него горели.

– А ты где живешь? Я тебя ни разу не видел! Здесь? Здесь шикарно!

– Я живу на улице Отке, – сказала Лиля. – Это за углом. В гостинице жить бессмысленно, я же надолго прилетела!

О том, что из этой самой гостиницы ее вытурили, она говорить не стала.

– А на этом Отке что? Не гостиница, а санаторий?

– Там просто квартира, – отчеканила Лиля. – Обыкновенная квартира. И чудесные хозяева, Лева и… Таня.

Тут ее глаза опять заволокло, Володя расплылся в бесформенное пятно, а свеча приблизилась.

– Ну, что ты кислая такая? – огорчился Володя. – Не грусти! Когда-нибудь это все кончится! Тебе поесть надо. Здесь оленина вкусная, а чир – это рыба. Зелени, правда, никакой, кроме петрушки дурацкой, а ее терпеть не могу. Зато в супермаркете грейпфруты! Картошки нет, а грейпфруты есть. Анекдот!

Подошел официант, и Лиля заказала «это» и «вот это».

– И водки, – велел Володя. – Тут вчера какие-то мужики гуляли, как потом выяснилось, из Магадана, так они водку без пива вообще не пьют. Между прочим, газетчики какие-то. Тоже на коренных народов прилетели любоваться. Вот они заказали литр водки на троих и по литру пива на брата! Ушли, между прочим, трезвые как стекло. Ну? Как ты тут живешь?

– Просто прекрасно, работаю, – начала Лиля своим самым московским тоном. И не выдержала: – Сначала я нашла труп, потом познакомилась с губернатором, он ползал по ковру и таскал за собой какую-то лыжу! Сегодня в эфире меня обещали убить, потом утащили сумку, а из сумки паспорт, после я поругалась с Таней, и теперь мне негде жить!

– Погоди, как труп?! Чей?!

– Ничей! Дяди Коли Вуквукая! Он великий охотник. Застрелился из ружья. Должно быть, до белой горячки допился, а мне в эфире сказали, что я во всем виновата, что-то знаю и не говорю, а я ничего не знаю! И кто-то рылся в моих вещах, и я решила, что это Таня!