Черный - Наталья Александрова

Четвертая сторона. Жанна

Говорю вам, это было совершенно ужасно. Тело на ковре, залитое кровью, и бедная Ольга Аркадьевна, которая ломала руки и все вскрикивала: «Но я не могла не убить его! Иначе он убил бы меня!» Она позвала меня сразу же, как это произошло, и я прибежала, и бедный дядя Слава был уже мертв, а я металась и не знала, что делать. Вызвала наконец «Скорую» и милицию, хотя «Скорая» была уже не нужна — в теле засели четыре пули, и три ранения из четырех были смертельные. Так сказал врач, а я думаю, врачам в таких вещах можно доверять.

Тело увезли, милиционеры стали допрашивать Оленьку. Она рассказала, ничего не утаивая, что у нее был любовник, Павел Архипов, и что муж, пользуясь тем, что Архипов беден, хотел заставить его убить ее. Но Архипов записал весь разговор на диктофон и отдал ей. Она дала мужу послушать запись, думала, это его образумит, а он озверел, бросился на нее, и она была вынуждена убить его, защищая свою жизнь. Я слушала ее и плакала от ужаса.

— Так, а где же запись? — спросил милиционер, который вел протокол.

Оленька кивнула на маленький диктофончик, лежавший на столе, среди неубранных тарелок.

— Там.

Милиционер взял диктофон и поставил его на воспроизведение. Я вздрогнула. Из динамика донесся умоляющий мужской голос:

— Оля… Оленька… Не… надо…

— Надо, — отвечала Оленька. И через некоторое время раздались выстрелы.

Милиционеры переглянулись.

— Очень интересно, — вежливо сказал самый старший из них, кажется, майор. — По-моему, гражданка, вам вовсе не было нужды защищаться.

На лицо Ольги было страшно смотреть. В нем не осталось ни кровинки.

— Я не понимаю… — Из ее горла вырывался какой-то клекот. — Это недоразумение… этого не может быть…

— Отчего же, — вежливо ответил майор. — Эти электронные игрушки — капризные штучки. Нажал там, где не надо, — и в результате записалось все то, чего, конечно, записывать вы вовсе не собирались. Опять же, следствию какое облегчение. Все-таки умышленное убийство — серьезная статья.

При этих словах Ольга вскочила с места и бросилась к дверям, но, конечно, уйти ей не дали. Она кричала, вырывалась, и на губах у нее выступила пена. Но они надели на нее наручники и увели.

А я осталась одна.

Я заперла двери, приняла ванну и перемерила все платья Ольги. Ей они все равно больше не понадобятся — в изоляторе такие изыски ни к чему. А срок ей дадут хороший, и я, как ближайшая родственница и законная наследница дяди Славы, лично позабочусь об этом.

Я распустила волосы и накрасилась. Теперь можно было позволить себе и не такое. Из зеркала на меня смотрела очаровательная молодая женщина с ярким румянцем на щеках. Я засмеялась и встряхнула головой. Да-да, это раньше я была вынуждена изображать гадкого утенка — не то эта стерва в два счета выжила бы меня из дома. Бедняжка, а ведь она искренне считала меня уродиной. Да, не повезло ей.

Интересно, догадалась ли она, что я подменила диктофон другим, пока металась по комнате? Но, даже если Ольга и догадалась, проку ей от этого не будет никакого. Доказать она все равно ничего не сумеет.

Я всегда знала, что она ненавидит своего мужа. Она мечтала от него избавиться. Я — тоже, но заодно я хотела избавиться и от нее, чтобы не было претендентов на огромное наследство. Когда дядя Слава ушел на знаменательную встречу с Архиповым, захватив с собой диктофон, я поняла, что это обстоятельство может сыграть нам на руку. В самом деле, запись, которую сделал этот глупец, оказалась неслыханной удачей. Оставалось только легонько подтолкнуть дурочку к убийству, посулив ей полную безнаказанность. Она клюнула. Разумеется, она ничего не знала о том, что я купила в точности такой же второй диктофон, чтобы записать все, что будет происходить в столовой после моего ухода. Не подозревала Ольга и о том, что ее самоотверженность была совершенно напрасна. Потому что дядя Слава был прав. Паша никогда не любил ее. Она была ему просто противна, эта увядающая баба с грубым лицом, визгливым смехом и ухватками базарной торговки. Жалкая, вульгарная хищница, которая за свои деньги стремилась получить то, чего не могут оплатить никакие сокровища в мире. Она обманывала себя, веря, что Паша всерьез увлечен ею, тогда как любил он одну меня — еще задолго до того, как мы с ним объединились и стали искать способы, как бы избавиться от надоевшего толстосума и его дражайшей половины. И тут Валицкий неожиданно узнал, что у его жены роман на стороне. В нем заговорила ревность, и, ища, на ком бы сорвать злость, он вызвал меня и отчитал за то, что я не уследила за Ольгой (как будто за ней можно было уследить). Выговорившись, дядя потребовал принести выпивку и стал жаловаться на свою горькую долю. Тогда я безумно боялась, как бы он не нанял людей разобраться с Пашей, и все повторяла дяде, что Ольга — женщина, стало быть, вернуть ее может только одно: если она разочаруется в любовнике настолько сильно, что это разочарование убьет любовь. Мысль об убийстве вдохновила меня, и я предложила: раз этот Архипов беден, надо посулить ему денег, чтобы он убил Ольгу, записать его согласие на диктофон и дать ей прослушать. Пусть она узнает, что ее любовника за деньги можно заставить сделать что угодно и на самом деле он ничуть ею не дорожит. Паша и впрямь не дорожил ею, однако свою роль он сыграл изумительно. Если бы она знала об этом, она бы никогда не дала ему уговорить себя убить дядю Славу. Впрочем, верно и то, что жадность затмила ей глаза.

Вам ее жаль? А мне — ни капли. Она получила то, что заслужила. Я — тоже: кучу денег и красивого ровесника в придачу. Пожалуй, померяю еще вон то леопардовое манто и пойду звонить Паше. Пусть узнает, что все прошло благополучно, — как и должно было быть.

Муж остановил машину и открыл Оле дверцу.

— Только недолго, а то не успеем доехать к обеду!

Сам он уткнулся в последний номер «Коммерческого вестника» и забыл обо всем.

Оля сделала шаг в сторону и огляделась. Здесь, почти у самого выезда из города, на маленькой площади сидели старушки и торговали разным. Вот подзимние ягоды клюквы, они еще вкуснее, чем осенью — не такие кислые. Вот забавные весенние грибы — называются сморчки, потому что все сморщенные, как мятая кожа.

Оля шла вдоль рядов, вдыхая манящие пряные запахи. Ноздри ее раздувались, глаза блестели. Как хорошо, должно быть, в лесу! Муж очень торопится и не разрешит ей остановить машину и спуститься к весеннему лесу. Впрочем, она успеет, может быть, еще сегодня, если сейчас поторопится и дальше на дороге не будет пробок.

С самого края ряда расположился мужичок в кепочке с жиденькой бороденкой. Он разложил перед собой какие-то корешки, чурочки, куски древесного гриба, а сам удобно расположился на ящике, накрытом брезентом, и с видимым удовольствием смолил дешевую сигарету. Оля слегка поморщилась, отпрянув от вонючего дыма.