Падчерица Фортуны - Елена Гордина

— Да, было, — ответила она Марии. — Ты думаешь, эти знаки могли бы мне помочь докопаться до истины?

— Я думаю, что тебе не мешало бы это проверить, — нехотя отозвалась Мария. — Но для начала надо как-то отсюда выбраться. Ты не думала об этом?

— Как? Как это возможно? — Лакрицина действительно про это думала. — А если поймают при попытке к бегству?

— У тебя за два убийства будет лет двадцать, — ответила Мария. — Если ты уверена, что выдержишь такой срок, тогда отлично. А если нет, то тебе, как и мне, терять нечего.

Анна промолчала. Она понимала, что Мария каким-то образом хочет склонить ее к бегству, но зачем ей это нужно, сначала не поняла. А потом вспомнила, что на процедуры вне палаты соседку возят на инвалидном кресле, так как сама она не ходит, а это значит, что и сбежать без помощи Анны у нее не получится.

— Ты хочешь, чтобы мы бежали вместе? — шепотом спросила Лакрицина, но Мария ничего не ответила, она повернулась на другой бок и затихла.

— Врачи говорят, ты идешь на поправку. — Следователем Анны оказался молодой, даже юный парень. Лакрицина, когда его увидела, даже опешила, на вид ему не больше двадцати двух лет, ну, двадцать три — максимум. — Меня зовут Павел Евгеньевич. — Следователь был в светлых брюках, синем пиджаке и белоснежной рубашке. Анна подумала, что этот образ он точно слизал из какого-то модного журнала. — Я веду твое дело. — И этот пафосный ублюдок скривился, словно проглотил таракана.

Анна продолжала лежать молча, ноги она уже давно чувствовала, даже ночью немного ходила, но врачам об этом не говорила. Не хотела обратно в СИЗО, к гостеприимной Наталье Ржаной.

— В принципе с тобой все и так ясно. — Павел Евгеньевич производил впечатление самовлюбленного идиота, и вся надежда Анны на помощь тотчас накрылась медным тазом. — Тебе надо писать чистосердечное признание.

Анна продолжала молчать.

— Твой муж уже дал против тебя показания, на гаечном ключе твои отпечатки, а история с морозильным ларем достойна книги. Надеюсь, ты не станешь ломать комедию, и мы быстро все решим. Тебя должны вернуть в СИЗО через неделю.

— Как через неделю? — Лакрицина вздрогнула. — Я до сих пор не могу ходить.

— Там есть лазарет, будешь лечиться дальше.

Павел Евгеньевич, не прощаясь, ушел, в палате наступила тишина.

— Ты узнала о своих родителях? — Мария покачала головой. — Почему ты у этого пафосного ублюдка ничего не спросила? И что за тема с морозильным ларем?

Лакрицина молча пожала плечами, она действительно просто не сообразила задать вопрос следователю. Как только он вошел в палату и представился, на Анну напал столбняк, по его самодовольному лицу было понятно, что никакой помощи от него ждать не стоит.

— Нам надо бежать, — Мария говорила едва слышно, — одной мне не справиться, а вдвоем может получиться. Терять тебе нечего, как и мне, все равно дадут или лет двадцать пять, или пожизненное, так что если и поймают и увеличат срок, это все равно ничего не изменит.

— Ты тоже кого-то убила? — без интереса спросила Анна. Она совсем не хотела знать, кого именно, она вообще больше ничего не хотела. Антон дал против нее показания, родители пропали, на ней висят два убийства, и доказать, что она не виновата, нет никакой возможности.

— Это не твое дело, — неожиданно резко ответила соседка. — Ты уже неплохо ходишь, и можно попробовать в этот четверг, потому что уже через семь дней у тебя не будет ни единого шанса вырваться из всей этой мутной истории.

— Но как? — Лакрицина пожала плечами. — Куда? Я даже не знаю, что мне делать и с чего начать. У тебя есть план?

— Вряд ли это можно назвать планом, — Мария говорила совершенно серьезно, — но наметки есть, и есть человек, который мне обязан жизнью. Он нам немного поможет, но самое главное ты должна будешь сделать сама. Для начала ты должна сегодня не глотать таблетки, которые тебе принесут на ночь. Положи их за щеку, а потом осторожно убери и спрячь, они нам понадобятся. Каждый четверг у нас утром меняют постельное белье, так?

— Так, — кивнула Анна.

— Ну, а затем раз в неделю приезжает машина и увозит все это добро в прачечную. У нас есть шанс свалить на этой машине.

Лакрицина хотела задать еще какие-то вопросы, но Мария лишь махнула на нее рукой и закрыла глаза, сделав вид, что спит.

Распорядок дня в больнице Анна уже выучила наизусть. В шесть утра в палате включали верхний свет и медсестра приносила лекарства. Лакрицина получала две таблетки и укол, затем кололи Марию, и ей тоже давали какие-то препараты. Уборщица мыла пол и сантехнику, меняли простыни, и далее шли гигиенические процедуры. Когда все уходили, до восьми утра они были предоставлены сами себе, в восемь приносили завтрак. Где-то около одиннадцати был обход, иногда к Анне являлся какой-то мрачный тип в белом халате и довольно бесцеремонно щупал ее ноги, простукивал колени и светил в глаза фонариком. Марию в это время увозили на инвалидном кресле на процедуры. Что же касается Анны, то она еще ни разу не покидала палату и понятия не имела, что расположено в коридоре больницы, а уж тем более за ее пределами, и есть ли там охрана. Возможно, больница была понапичкана суперсложной аппаратурой для слежения. Одни решетки на окнах чего стоили! Совершенно ясно, что это больница закрытого типа, и как-то она обязательно охраняется.

В полдень был обед, а около четырех часов дня иногда заглядывала медсестра. Она помогала лежачим больным справиться с естественными потребностями: протирала кожу камфорным спиртом во избежание пролежней. И до вечера, когда привозили ужин, в палату больше никто не заходил. Иногда Анне казалось, что если она или Мария среди дня умрут, об этом узнают только вечером. Перед отбоем, около 22.00, снова приносили лекарства и ставили уколы. Все дни недели были похожи, словно близнецы, и лишь в четверг около полудня шум большого подъезжающего автомобиля вносил некое разнообразие в серую, унылую, беспросветную жизнь больницы.

Анна подозревала, что прямо под окнами их палаты находится служебная дверь, из которой загружают и разгружают белье, именно поэтому слышимость была настолько отчетливая. Возможно, пищеблок и все подъездные пути располагаются далеко от палаты, потому что больше никаких посторонних звуков она не слышала. Лакрицина, конечно, обдумала предложение Марии и уже была готова от него отказаться, потому что было очень страшно, но, с другой стороны, если представить, что ее ожидает после перевода из больницы, то лучше уж пусть пристрелят при попытке к бегству, чем возвращение в СИЗО и тюремное заключение до самой смерти.

— Расскажи мне, как это будет выглядеть? — Анна больше не могла оставаться в неведении.

— Значит, ты решилась? — Мария подтянулась на руках и села. — Ты понимаешь, что обратного пути уже не будет? Кроме того, если нам удастся вырваться из больницы, ты должна будешь отвезти меня по одному адресу, а потом забыть его навсегда. Даже если тебя потом поймают, ты не сможешь меня выдать, потому что я дала тебе этот шанс. Ты понимаешь меня?