Исцеляющая - Джейсон Мотт

Даже если Эйва бы и помнила, что произошло тогда с оленихой, мать все равно не разрешила бы ей об этом рассказывать. Несколько дней после той прогулки в лесу она обращалась с дочерью как с драгоценной вазой.

В первый вечер, уложив дочку в постель и подоткнув ей одеяло, она опустилась на колени у кроватки и тихо спросила:

– Ты помнишь, как все было?

Эйва закрыла глаза и изо всех сил постаралась припомнить, но ничего не выходило. Она отрицательно помотала головой, и тогда Хизер сама все ей рассказала.

– Никогда не видела ничего подобного, – добавила она напоследок.

– Я взаправду ее вылечила?

– Да. А заодно меня до смерти напугала.

– Я не хотела. Расскажи мне еще разок.

И Хизер покорно рассказала. Как они гуляли, как нашли олениху со стрелой в груди, как стояли рядом с ней на коленях, понимая, что животное вот-вот умрет… Когда она дошла до этого места, Эйва заволновалась, натянула одеяло до самого подбородка и вдруг заулыбалась:

– А что потом?

Хизер рассказала, как Эйва вытащила стрелу. Они обе непроизвольно взялись за руки, как бы вытягивая воображаемую стрелу.

– А потом я прижала ручки к ране и закрыла глазки?

– Совершенно верно. Ты точно совсем-совсем ничего об этом не помнишь?

– Не-а, – сокрушенно ответила Эйва. – Очень жалко, что не помню.

Рассказ постепенно обрастал новыми подробностями, превращаясь в сказку. Вроде той, где братья находят под землей огромный айсберг. Они с матерью обсуждали эту историю только друг с другом, ведь Мейкон все равно ничего не знал. Это был их секрет. Хизер еще много раз спрашивала Эйву, что же все-таки произошло. Она обязательно хотела узнать, но у Эйвы не было ответов. В итоге Хизер сама начала во всем сомневаться. И действительно, все, что она тогда видела, – это то, как дочка прижала ладони к ране. Может быть, олениха со страха собрала последние силы, поднялась и ушла в лес? Насколько ей были известны повадки зверей, вполне вероятно, что животное просто хотело умереть в одиночестве.

– Папа нам все равно не поверит, – сказала она дочери, когда та поинтересовалась, почему не рассказать обо всем отцу. – В отличие от нас с тобой, он привык доверять только тому, что можно пощупать руками, таков уж наш папа. Он нам не поверит, а если и поверит, то обязательно проболтается.

– Ну и что?

– Ты тогда потеряла сознание, не знаю почему. И мне ужасно не хочется, чтобы подобное повторялось. А если другие, и твой папа тоже, узнают, они захотят, чтобы ты продолжила этим заниматься. Понимаешь?

Девочка кивнула. Она поняла. Эйва знала, что мама любит ее и поступит так, как лучше для дочери.

– Мамочка, а ты никогда не видела, чтобы кто-нибудь другой такое делал?

– Нет, никогда.

– Значит, я – необыкновенная?

– Да, моя лапочка. Ты куда более необыкновенная, чем можешь себе вообразить.

ЭЙВА ПРОСНУЛАСЬ оттого, что кто-то зажал ей рот ладонью. Это случилось ночью, после того как Мейкон возвратился с проповеди Брауна. Шериф вернулся домой смущенным, но полным энергии. Рассказывая дочери и жене о своих ощущениях во время выступления перед людьми, он ходил взад-вперед по гостиной:

– В общем, испугался я до чертиков.

Эйва и Кармен в основном молчали, давая ему возможность выговориться и прийти в себя.

– Я справлюсь, – то и дело повторял Мейкон. – Найду лучшее для всех нас решение. Я знаю, что Эйва больна, это ужасно, конечно, но уверен, все образуется.

Он вопросительно поглядел на них, ожидая их одобрения.

– Нет, – сказала Кармен, – все это никуда не годится.

– Да ничего, – вставила Эйва нарочито бодрым голосом, чтобы окончательно не перепугать отца. – Я в порядке. Все нормально, пап.

Когда Мейкон закончил свое повествование, они легли спать. Эйва заснула под приглушенные голоса, доносившиеся из родительской спальни. Наверное, Кармен высказывала отцу то, что не решилась произнести перед падчерицей. Но вскоре дремота взяла свое, и Эйва уснула.

А теперь она проснулась в темноте оттого, что ее рот зажимала чья-то рука.

– Тс-с-с, – прошептал голос.

Он был негромкий, испуганный, почти детский. Однако рука, зажимавшая ей рот, явно была рукой взрослого. Широкая и грубая, она давила с такой силой, что Эйва не могла приподнять голову.

– Не бойся. Прошу тебя, только не кричи, – все так же испуганно и тихо затараторил мужчина. – Все в порядке, я тебя не обижу.

Постепенно глаза Эйвы привыкли к темноте спальни, и она смогла разглядеть лицо того, кто сидел на краю ее кровати. Того самого мужчину, которого они с Уошем повстречали на дорожке позади дома доктора Арнольда. Того, который умолял ее о помощи, а они сбежали, бросив его в одиночестве.

– Мне нужно просто поговорить с тобой, – продолжил Сэм. – Обещаю, я тебя не обижу.

Сердце у Эйвы билось как сумасшедшее, она часто, прерывисто дышала.

– Прошу тебя, не бойся, успокойся, хорошо?

Эйва несколько раз глубоко вздохнула, и сердце застучало реже. Кивнула в знак согласия, не зная ни намерений ночного гостя, ни того, что же ей теперь делать. Можно было попробовать вырваться, поднять шум, постучать в стенку. Мейкон с Кармен заснули, но мачеха последнее время то и дело просыпалась, ходила по комнате. Она бы наверняка услышала. Но что случится с Эйвой, пока они добегут до ее комнаты? Ее вполне могут успеть убить.

– Не бойся, – вновь повторил мужчина точно таким же умоляющим тоном, как и тогда. – Меня зовут Сэм, – представился он, видимо забыв, что уже называл свое имя. – Я хочу, чтобы ты меня выслушала, понимаешь?

Эйва медленно кивнула. Сэм не отнимал руки от ее рта, только сполз с кровати и встал на колени, словно собирался молиться.

– Мне нужна помощь, вот и все, – произнес он, осторожно убирая ладонь.

Эйва подскочила, словно с нее свалился тяжелый камень, и прижалась спиной к стене. Кричать она пока не решалась, сердце у нее бешено колотилось. Сэм молча смотрел на девочку. Та прижала коленки к груди, будто пытаясь стать как можно меньше.

Сэм поднял руки, словно сдаваясь в плен. У него не оказалось ни ножа, ни пистолета.

– Сэм меня зовут, – снова повторил он. – Извини, я не хотел этого делать. Не хотел тебя пугать. Просто хотел поговорить. – Мужчина нервно заулыбался, в глазах у него блеснули слезы. – Я совсем сломался, – прошептал он. – Я всегда был сломан, но старался исправиться, делал все возможное. – Он часто закивал, видимо для пущей убедительности. – Я все всегда путаю. Стараюсь не напутать, но все равно путаю.