Самоучитель игры на струнах Души, или Как настроить жизнь на свой лад - Аруна Юрьевна Радуга

говорю – нет, я не уйду… Директриса – ты мол пойми, та сотрудница оказывается заболела, а я и не знала про это. Это ее стол. Я говорю, в чем дело? Вы меня так будете по всему цеху передвигать, когда вам захочется? Может мне тогда сразу к дверям пересесть, чтобы ближе на выход? Она говорит, а давай, иди-ка ты домой… Ну и ушла я. Попрощалась со всеми. И в спину себе услышала от ребят фразу такую – мол нечего тут к нашему болоту привыкать, затягивает оно…» – женщина выдохнула и поправила волосы. Потом откинулась на спинку стула. «А ну его все это – даже вспоминать больно. Я поняла конечно, что там семейные истории. Что сотрудница, которая ушла, родня какая-то директрисе. Она, конечно, важнее меня, что уж тут. Я словно преданной себя ощутила. Не пойму только почему так?»

«А кто еще так в вашей жизни поступал с вами? Не припомните?»

«Да, начальница моя бывшая. В юности я в банке работала. Так к нам в отдел как-то дочку министра пристроили. Она спала целыми днями за газетой и зарплату получала, наравне с главным специалистом. На глазах у всех. Я злилась ужасно, не честно ведь это. Мне тут про идеалы уши причесывают, а на деле сплошное лицемерие. Тот, у кого родственники среди начальства, тому и улыбку, и конфетку. Мерзость. Даже вспоминать противно. Я тогда выступила, конечно, с возмущением, да меня быстро осадили, кто ты, а кто она. Сиди и не дергайся. До сих пор трясет от гнева наглость такая. Как можно людей как башмаки сравнивать? Ни уважения, ни чести. Низость» – сверкая глазами Лилия Михайловна комкала в руках платок, и я даже издалека видела, как трясутся ее руки.

«Вам тогда не удалось ни с кем поделиться своими чувствами?»

«Нет. Что вы. Я не понимала даже, что можно правду поискать среди других людей. Знаете, в семье моих родителей особо не церемонились с моими чувствами. Мы вообще об этом не говорили. Судить других, да судили. Родственники помню соберутся за столом на празднике, поедят, выпьют и давай соседей и знакомых обсуждать. Кто с кем, да зачем… Я каждый раз от таких разговоров в тоску впадала, убежать хотелось, чтобы не принимать участие. Не знаю, почему, но всегда ясно понимала – не правильно это, не по-человечески.»

«Выходит, что вам по душам то и поговорить не с кем было? Друзья то были у вас, подруги?»

«Да были. Только я не могла с ними все обсуждать, словно стыдно мне было такие вещи говорить. Понимаете, стыдно, что я в такой ситуации оказалась, будто на мне за нее вина лежит и позор. Мол с хорошими людьми такого не может и не должно случаться. А раз я оказалась среди таких, то сама виновата и должна этот позор проживать безропотно»

«Господи Боже. Отчего же это вы к себе так строги? Кто вас этому научил?»

«Кто научил? Бабушка, наверное. Она повторяла часто, что нельзя ссор из избы выносить. Что надо в семье все тайны хранить. И не рассказывать никому, чтобы перед людьми стыдно не было потом. Она обо всем молчала, в себе все носила.»

«А как она жила? Какой она была по характеру?»

«Ну я сказала бы, что она была заботливой и трудолюбивой. С раннего утра и до позднего вечера в трудах да хлопотах. Я ее улыбку вот не помню. Зато руки помню, жилистые такие. Она ими не обнимала, а словно хватала как клешнями, резко так и жестко. Мне не по себе порой даже бывало. Я старалась уклониться от ее объятий. По мере возможности конечно, чтобы не обидеть её.»

«Я конечно не вправе вас учить Лидия Михайловна, просто хочу ваше внимание обратить на то, что, когда человек терпит что-то очень долго, у него накапливается претензия внутри. Она даже потом на лице видна становится. Вообще на лице людей все их эмоции по морщинкам можно рассмотреть. Такие складочки образуются, мимика что ли, настроение человека, в котором он чаще всего пребывает. Вы помните лицо вашей бабушки? Какое выражение на нем было обычно?»

«Какое выражение? Открытое детское такое. Глаза словно удивленные, смотрят с мольбой о чем-то. А порой со злостью смотрела она. Но радости и любви не замечала я в них. Бабушка могла, конечно, радость изобразить, но было видно, что она играет. Она старалась показать, что у нее все хорошо в жизни. Будто доказывала кому-то свою состоятельность. Знаете, я ведь возле ее гроба две ночи провела. И теперь вот думаю, что многое переняла от нее. Ведь я ее стыдилась в юности. За то, что она бедно одевалась, притворяясь нищенкой, чтобы деньги просить на рынке. А при этом у нее пенсия была, и дети ей помогали. Вот откуда у меня гнев на лицемерие и притворство. Я даже в театр особо не хожу. Не люблю лицедейство, насмотрелась в юности, до тошноты» – Лидия Михайловна сглотнула нервно чай, поперхнулась и закашлялась. Я заволновалась, привстала, но она рукой показала, что в порядке. И я села обратно.

«Вам наверное больно вспоминать? Может пока остановимся или есть еще силы продолжать?» – я понимала, что коучинг так и не начался и я терапевтирую пока, но работа есть работа, надо идти за потоком, а не плыть против течения. Да и настроение у клиентки явно улучшилось.

«Да, можно и остановиться. Вон как глубоко мы с вами погрузились. Как далеко забрались. Я и не думала, что вспомню такие подробности. Теперь даже какая-то нежность в душе стала проклевываться. Благодарность. Да, благодарность. Ведь я смотрела на жизнь моей бабушки и понимала, нельзя так жить, так над собой издеваться. Это же не справедливо, себя мучить и истязать. Близкие даже вину ощущают и стыд, за то, что хотят просто жить – любить, счастье свое строить, а не каторгу отбывать. Ведь, чтобы красоту и радость создать тоже надо постараться, усилия приложить. Только этот труд питает, а не выматывает. Такая работа придает сил, вдохновляет, помогает с обыденностью будней мириться, а не бороться. Слушайте, а моя мама тоже всю жизнь в борьбе провела. Бабушка с бедностью боролась, а мама с пьянством, а потом с раковой опухолью. Тетка моя родная с несправедливостью борется. А я с чем? Погодите-ка. А я с невежеством борюсь. Вечно другим глаза пытаюсь открыть на реальность. Осознанности обучаю. Вот черт. Вот это я попала. Хотела жить не как моя