Большая книга ужасов – 35 - Мария Евгеньевна Некрасова

все равно неловко. Я, кажется, даже покраснел. А этот, который денег не берет, в лице не переменился. Я почему-то думал, что он будет орать или хоть расстроится. Нет. Он спокойно припоминал:

– Юля, Юля… Учительница, насколько я помню? Зачет?

– Она!

– Надо же… Целый год. Что ж, пусть подъезжает, что-нибудь придумаем.

– Но я же говорю: не может она подъехать! Ее училка не пускает! Дома заперла! Мать ее куда-то сплавила, дозвониться не можем!..

Иван Юрьич пожал плечами:

– Я говорил: потеря контроля – неприятная штука. Но она должна справиться сама. Сама прийти, привести духа…

– Она в Москве живет!

– Значит, привезти духа. На расстоянии я ничего не сделаю…

– Тогда едем с нами! Вы же помогли Надежду вызвать, вам и отвечать!

Я думал, этот спиритик лысенький разорется, а он ничего, спокойно так:

– Я что ей велел? Вернуть духа через сутки. О потере контроля предупреждал, так что моей вины тут нет… Пойми, я правда не смогу без нее ничего сделать! Даже если все брошу сейчас и поеду с тобой. Юля должна сама справиться. Хотя бы привезти духа сюда. Он будет сопротивляться, это нормально. Битва духа и духа – это и есть спиритизм, как его понимают в нашем клубе.

– А если Юлька проиграет?

– Дух учительницы поглотит ее. Не буквально, конечно. Просто вытеснит из жизни, займет ее место. Юля будет жить, но ты ее даже замечать перестанешь. Будет целыми днями сидеть в углу, смотреть в одну точку, ничего не делать. Или наоборот: возьмет отвергнутые черты вызванного духа. Уроки будет у вас проверять, ругаться или какая она там, ваша учительница?

Я представил, как Юлька стучит указкой по столу: «Вы ничего не знаете!» – и подумал, что лучше бы уж ей победить Надежду. Или хоть обманом привезти сюда. Вообще не понравился мне этот Иван Юрьич, о своих взглядах на спиритизм предупреждать надо.

– Точно ничего не можете сделать?

– Только если Юля сама привезет ко мне духа… – Из комнаты кто-то позвал, и Юрьич начал быстро сворачивать разговор: – Все, мне некогда. Понял? Она должна приехать сама. Погоди, а ты чего здесь? Зачем?

Я не понял, о чем это он: вроде уже обсудили.

– Затем и приехал. Там еще ребята, но они боятся.

– Не боятся, а не видят. Если ты вошел в клуб, это нужно тебе самому, не Юле.

– Ну да, мне тоже…

– Нет, ты не понял: ТЫ здесь зачем? У тебя кто умер, оставив незаконченное дело на земле?

Я бы долго чесал в затылке, но мне не дали. За спиной хлопнула дверь, и в подвал спустились Юлька с Надеждой.

– Все-таки приехали!

Надежда улыбнулась, как будто я обрадовался именно ей, и нехорошо подмигнула:

– Тоха, ты помнишь, что я обещала тебе новую гитару?

Душа демона

Глава I

Пари на пять пуговиц

Разноцветные новостройки закрыли вид на старый микрорайон. На красивом балкончике с коваными перилами висели застиранные на фоне свежей краски голубые ползунки. В открытых окнах мелькали фигурки. Ярик старался не приглядываться, но привычка смотрела за него: «Семьдесят, двое детей, дом под Дедовском и вышитый ослик».

– Полпуговицы за тобой со вчерашнего вечера. Отыграться попробуешь? – Васька-приятель тасовал колоду и тоже смотрел на новостройку, людей в окнах и ползунки на балконе.

– Сорок лет, двое детей, кандидатская и надпись: «Кристина дура» на гараже. Раздавай.

В одно предложение, бессмысленное, на человеческий взгляд, Ярик уместил всю биографию хозяина ползунков: сколько проживет и что после него останется. Не навечно, а лет еще хотя бы на двадцать. Дальше Ярик знать не может, чином не вышел.

– Значит, гараж не снесут и не отремонтируют. – Васька глянул на крошечную проржавевшую постройку внизу. Уж сколько демоны повидали и ремонтов, и новостроек, и сносов, а Васька испытывал странную привязанность к одинокому гаражу во дворе. На его низенькую крышу все время забираются, обрывая пуговицы, ребята из окрестных домов. Гараж – Васькино любимое «<рыбное место», где можно набрать пуговиц.

Солнце отражалось в жестяной крыше торгового центра, освещало новостройки и угол пятиэтажки, ехидно подмигивающей из-за новых домов: «А вот я сейчас кому-то весь вид испорчу!» Из окон дома напротив сочились гордыня и зависть. Грешники всегда ходят сотнями, как солдаты, и все по форме одинаковые. Пехота – отдельно, у нее своя форма, отдельно кавалерия, у нее – своя. Своя у танкистов и авиации. А солдата-универсала – не встретишь: как надел одну форму – так тебе в ней и ходить. Вот и грешники – так же. Целый домин, квартир на пятьсот, а из каждого окна – гордыня и зависть, гордыня и зависть…

Ярик покрутил пальцами: «Эники-беники…», ткнул наугад в окно на первом этаже и приказал:

– Гнев!

За открытым окном на кухне завтракала семья: сонный мальчик лет двенадцати, мама в халате, папа с газетой. На блюдце в центре стола лежал одинокий последний бутерброд. По приказу Ярика в окно ворвался скворец, схватил бутерброд с тарелки и закружил с ним по кухне, ища выход. Птичка была маленькая, бутерброд большой, он перевешивал, тянул скворца к земле вниз головой, да еще заставлял странно прихрамывать в полете.

Сонный мальчик сразу проснулся и захихикал, мама перехватила его взгляд, увидела скворца и тоже заулыбалась. Ярик понадеялся на отца, но и тот не спешил брать на себя смертный грех: отложив газету, он с любопытством наблюдал полет воришки и хоть бы чуть-чуть нахмурился.

– Гнев! – Ярика раздражало, когда что-то не получалось, как следует. А, между нами, не получалось довольно часто.

Скворец-искуситель взмыл к потолку и, то ли от натуги, то ли задумал так, метко испортил чай главе семейства.

Хохот вырвался из окна, из которого минуту назад сочились гордыня и зависть. Хотел добавить гнев, а сделал только хуже.

– Все паясничаешь? – Деликатный, деликатный Васька, он всегда делает вид, что не верит в бездарность Ярика. Притворяется дурачком, якобы думает, что Ярик специально косячит, потому что хочет дурачиться, а не работать. Хотя в душе, конечно, Васька все понимает. Ходит за Яриком, как за маленьким, исправляет его ошибки.

– Я не хотел…

– Оправдывайся! Такую гордынку загубил! Папаша-то на днях получил новую должность и уже собрался избавляться от некоторых друзей по такому случаю. Увидел скворца, что-то свое вспомнил, смягчился…

– Вижу, – проворчал Ярик и зачем-то добавил: – Шестьдесят семь, один ребенок, татуировка на плече сторожа: «Коля».

– Ладно, – вздохнул Васька, – должен будешь. – И сам приказал:

– Гнев!

Где-то внизу