Естественная история воображаемого. Страна навозников и другие путешествия - Пьер Бетанкур

Домашние бабочки

Размах крыльев их бабочек колеблется от двух с половиной до трех метров. Бабочек приручили и используют для перевозок. Когда я рассказал о наших крохотных, карманных чешуекрылых, самые большие из которых без проблем устроятся на ладони, они засмеялись, словно природа подшутила над нами. Эти бабочки рождаются напрямую из женщин-гусениц после перехода в состояние куколки сообразно рецепту, хорошо знакомому нам но наблюдениям за земными бабочками: первым делом соткать вокруг себя огромный шелковый кокон, потайную камеру метаморфоза. Превратившись в бабочку, женщина-гусеница легко поддается дрессировке. Вскоре она бегло говорит на нескольких языках, но, не в силах понять язык мужчин, в конце концов начинает понимать его как придется. В их краях, надо признать, из-за того что мужчинам не спросить про направление, знают, куда держать путь, только женщины.

Многие женщины-гусеницы, превращаясь в бабочек, отказываются от всякой подневольной работы: они довольствуются полетами над цветами огромных деревьев и заодно навещают взращиваемых теми питомцев, зовут их к себе на спину и так, по воздуху, уносят на завораживающую прогулку. Я сам с удовольствием препоручил себя этому транспортному средству и посетил на нем большую часть их страны, ибо моя подседельная сочла своим долгом показать все, что казалось ей интересным. Именно поэтому в отношении деревьев мало кто из путешественников, полагаю, способен меня в чем-то просветить.

Не совсем заурядное приключение

Во время моего пребывания на Безымянной планете не обошлось и без одного не совсем заурядного приключения; попытаюсь вам о нем поведать.

Женщина-гусеница, с которой, ибо к таким встречам относятся с терпимостью, я коротал ночь, испытывая внезапную потребность превратиться, запеленала меня вместе с собой в свой кокон. Я же преспокойно спал и поутру проснулся в заточении. Так что мне пришлось присутствовать при ее метаморфозе и, редкая привилегия, прожить три недели с глазу на глаз с куколкой — и та своих с меня не спускала, как способны только безоглядно влюбленные.

Подчас она корчилась совершенно уморительным образом, предаваясь странной гимнастике, которая вызвала у меня в памяти ужимки наших женщин, когда на берегу моря им нужно при всех раздеться под своим пеньюаром. Превратившись наконец в бабочку, резкими движениями лапок и брюшка она попыталась освободиться от своего футляра. По счастью, в кармане моих шортов был нож, и я смог оказать ей вооруженную помощь. Едва-едва брезжило утро, и еще влажные крылья свисали вокруг нее как мятая одежда. Я был подавлен. «Подожди немного, — сказала она, — все образуется». Когда взошло солнце, она подставилась теплу его лучей, крылья одно за другим напряглись, и тысячи покрывавших их крохотных черепичек сложились в чарующий рисунок. Она позвала залезть на нее. Мы находились на вершине холма, лицом к безбрежным далям. Она сделала несколько шагов перепархивая, как будто испытывала крылья, потом ринулась вперед и с первого взмаха в великолепном полете унесла меня высоко в небо. Я был словно пьян, не мог взять в толк свою удачу.

Я, прожив с ней столько времени в обличье гусеницы и забавляясь при виде того, с каким аппетитом или, вернее сказать, рвением и мастерством она откачивает своей малюсенькой сосучкой мое семя, был до крайности изумлен произошедшей в моем присутствии полной переменой ее характера: теперь она довольствовалась капелькой росы (капельки эти, правда, достигали двух сантиметров в диаметре). Но наиболее полным превращение представлялось в плане моральном: отныне она выказывала по отношению ко мне только самые возвышенные чувства, и, не слишком-то уже понимая, что же, собственно, ей подобает, я дожидался ее шагов, а те в основном сводились к тому, чтобы не оставаться более двух секунд на одном и том же месте, что для путешественника является просто идеалом.

Трагический конец

Так мы перемещались из края в край, засыпая ночью в ложбине среди лепестков исполинских деревьев, обозревая вулканы, безбрежные леса, подчас реку или изрезанное лагунами море. Тогда она ссаживала меня на его гладь, чтобы я искупался. Потом мы снова ложились на курс нашего путешествия, и так продолжалось бы вечно, не напади в один отнюдь не прекрасный день на мою бабочку женщина-летучая мышь. Спикировав на изорванных крыльях, моей подруге удалось ускользнуть от преследования и с большим риском приземлиться. Но это было все. Едва я коснулся ногой земли, как, протянув ко мне руки[3], чтобы в последний раз прижать меня к сердцу, она тихонько вскрикнула и испустила дух.

Я был в отчаянии. Обрядил ее в саван, завернув в то, что осталось от крыльев, запечатлел на лбу последний поцелуй, закрыл ей глаза и уложил в ложбину листа акапульки, препоручая попечению природы, которая не замедлит вобрать ее в свое лоно.

Поразмыслив минуту-другую, я зашагал по тропинке, которая вела от места нашего приземления к соседнему лесу, и вскоре вступил под сень огромных деревьев, пытаясь усыпить ходьбой свою боль и словно утратив впредь всякую цель в жизни. И тут я услышал позади себя бесшумные шаги. Обернулся: меня преследовала женщина-гусеница. Я поведал ей о своих невзгодах. Она слушала меня с удивительной доброжелательностью, улыбка то и дело озаряла одухотворявший ее лицо изысканно чувственный рот, и я понял, что мне надо просто-напросто отдаться судьбе, которая послала меня ей на пути, ну а ее наверняка должна куда-то привести.

Объяснения задним числом

Здесь мне нужно вернуться назад и объяснить читателю, как при посредничестве своей хозяйки я в первый раз столкнулся с женщинами-гусеницами. Она видела мою меланхолию и, догадываясь, что мне кой-чего не хватает, подпустила одну из них ко мне в постель. А это, смею вас заверить — и уж кому как не мне знать, о чем я говорю, — один из самых удачных их гибридов. Существа без каких-либо членов, с такою же бархатистой, как плева, кожей, увенчанные в отсутствие шеи на обоих концах головами, главным украшением которых служит рот. Одна из них выделяется еще и миндалевидными глазами, чей томный взгляд просто обволакивает. Они достигают метра двадцати, метра пятидесяти, если пользоваться нашими единицами, очень редко больше. Передвигаются на двух рядках ложноножек, которые покрывают их грудь вкупе с присосками (поначалу я принял их за маленькие сосочки). Эти гусеницы, знатные сосуньи, вызывают, проходясь по вашему телу, невыносимую щекотку. По цвету и повадкам весьма разнятся, у некоторых посреди лба есть даже рог, которым они, разгневавшись, грозятся. Очень быстро начинают говорить на языке вашей страны, и беседы с ними никогда не заходят в тупик. Едва я очутился в постели, на ложе из свежих листьев, которое каждый день готовила мне хозяйка, как она высунула голову и пристально в меня всмотрелась. Смотрел на нее и я, поначалу с некоторым опасением, потом с известной отрешенностью, так как вдруг почувствовал, как тяжелеют веки, и меня объял сон. Назавтра я проснулся поздним утром. И тщетно ворошил листья: в постели, кроме меня, никого не было, но ощущение необыкновенного блаженства мешало поверить, что все это просто пригрезилось.