Байки из роддома - Андрей Шляхов

— Обалдеть! — выдохнула Ахметгалиева. — Беспризорная пациентка пролежала половину суток в маленьком приемном отделении небольшой больницы, и все это время никто ее не замечал!

— Короче говоря — пациентка умерла прямо там, в приемном отделении, — нахмурился Клюквин. — Вот так и открылось мое персональное кладбище… Эх!

Было видно, что ему до сих пор больно вспоминать эту историю.

— Та медсестра, которая ее принимала, завезла каталку с бабулей в смотровую и ушла домой, потому что ее смена уже закончилась. Предупредить сменщицу о том, что в смотровой дожидается врачебного осмотра больная, медсестра забыла. Летний день, воскресенье, все на дачах, в городе — тишина и покой, госпитализаций нет. Дежурная врач и дежурные сестры занимались своими текущими делами, пациентка терпеливо ждала осмотра, но так его и не дождалась…

— А что показало вскрытие? — спросил Данилов.

— Вскрытие, Владимир Александрович, показало свежайший трансмуральный инфаркт миокарда. Надо ли объяснять, что виноватым в смерти больной оказался доктор со «скорой», то есть я.

— Почему?

— Причин тому, Фаина, было несколько. Во-первых, я по халатности не диагностировал инфаркта и оттого не госпитализировал больную в реанимационное отделение, куда ей была прямая дорога. Мои возражения о том, что инфаркт мог развиться уже в приемном отделении, отметались в сторон у без обсуждения. Во-вторых, я провел госпитализацию с вопиющим нарушением правил, не сдав больную с рук на руки дежурному врачу. Возражения на тему, что больная все же была не брошена и не «скинута», как изволил выразиться главный врач, а поручена заботам медсестры приемного отделения, и что ждать чуть ли не час, пока где-то по больнице отыщут дежурного врача, «скорая помощь» вряд ли должна, тоже отметались в сторону.

— И тоже без обсуждения? — уточнил Данилов.

— Да, — кивнул Клюквин. — А тут еще и сын умершей, вернувшись на другой день с дачи, узнал, как его мать провалялась в приемном, и написал жалобу прямо в Главное управление здравоохранения Московской области. Жаловаться, так с помпой, на самый верх. Удивительно, что не в министерство.

— И чем же все закончилось, Анатолий Николаевич? — Ахметгалиевой не терпелось узнать развязку.

— Дело закончилось строгими выговорами по Управлению для меня и заведующего станцией. Захар Геннадьевич вдобавок получил предупреждение о неполном служебном соответствии.

— А врач, дежурившая в тот день в больнице, разве вышла сухой из воды? — не поверил Данилов. — И медсестра, забывшая передать больную, ничего не огребла?

— Представьте себе, — тряхнул седой шевелюрой Клюквин. — Ничего им не было. Совсем ничего.

— Так не бывает. — Ахметгалиева покачала головой. — Получать — так всем скопом. Что-то вы недоговариваете, Анатолий Николаевич…

— Дежурная врач «по совместительству» была тещей главного врача, а «забывчивая» медсестра — женой его то ли двоюродного, то ли троюродного брата, — ответил Клюквин. — Вот такие пирожки.

— И вы не оспаривали…

— Нет, Фаина, не оспаривал. Противно мне было влезать в эти дрязги. Поработал еще несколько месяцев и ушел в анестезиологи, благо подвернулась такая возможность…

— Можно к вам? — спросила ординатор Полосухина, открывая дверь.

— Нужно, — ответил Данилов. — Жду с нетерпением.

— Вот, пожалуйста.

На стол перед Даниловым легла история родов несчастной женщины.

— Можете поговорить с ней, — сказал Данилов в ответ на вопрошающий Нинин взгляд. — Пришла в себя, показатели стабильные, душевное состояние — сами понимаете… Так что не акцентируйте внимания на ненужном и ведите разговор осторожно.

— Я понимаю, — заверила Нина и вышла из ординаторской.

— Эх, молодежь! — Клюквин поднялся на ноги. — С вами хорошо, а дома лучше. Да и кот мой заждался уже.

Своего кота по имени Черчилль Анатолий Николаевич обожал настолько, что постоянно носил при себе его фотографию и с гордостью демонстрировал ее всем желающим. Данилов, хоть и не был страстным кошатником, не смог удержаться от восторга, увидев фотографию Черчилля. Кот был ухоженным, преисполненным чувства собственного достоинства, что бросалось в глаза даже на фотографии, а размерами своими больше напоминал рысь. Котище, настоящий сказочный Котофей!

— Мам, тебя наша классная просила завтра в школу зайти.

Никита не торопясь допивал апельсиновый сок, внимательно следя за тем, какое впечатление произвели его слова.

— Что ты натворил?

— Ничего. — Спокойствие сына показалось Елене притворным. — Почему я обязательно должен что-то натворить?

— Если ты ничего не натворил, то почему меня вызывают в школу?

— А кто сказал, что только тебя?

Подобная манера ведения разговора могла из себя кого угодно, а не только женщину, уставшую на работе от бесконечных вопросов и ответов.

— Никита! — Елена хлопнула ладонью по столу. — Перестань отвечать вопросом на вопрос и объясни нормально, по какому поводу меня вызывают в школу?

Никита поставил опустевший стакан на стол, прижал ладони к вискам и покачал головой. Жест обозначал нечто вроде «ох, как трудно разговаривать со взрослыми». Елена молча ждала ответа, только брови ее сдвигались все ближе. Высказав свое отношение к действительности, сын отнял руки от головы и доложил:

— У нас журнал пропал. Наш классный-распрекрасный журнал исчез.

— Ты к этому причастен?

— Нет, нисколько. Я не брал журнала.

— Честно?

— Ну ма-а-ам… — с укоризной протянул сын. — Я же сказал — не брал.

— Тогда почему вызывают меня?

— Вызывают всех, будет родительское собрание.

— Нет, с тобой говорить — никаких сил не хватит! — возмутилась Елена. — Ну скажи — зачем тебе понадобилось устраивать вечер вопросов и ответов вместо того, чтобы просто сказать: «Завтра у нас родительское собрание по поводу пропавшего журнала»? Разве ты не умеешь связно выражать свои мысли? Как маленький, честное слово!

— Я и есть маленький, — подтвердил Никита. — По ночам гулять нельзя, пиво нельзя, голосовать на выборах нельзя…

— И что же тебя больше всего огорчает?

Елена встала из-за стола и начала складывать в раковину грязную посуду.

— Конечно же то, что нельзя голосовать, — вступил в разговор Данилов. — Какие тут могут быть вопросы.

— Угу, — подтвердил Никита, вылезая из-за стола и занимая стартовую позицию у двери. — Ну, я пойду?

— Подожди! — остановила его мать. — Сначала скажи, во сколько у вас собрание.

— Это у вас, — поправил сын. — Нас не приглашали. В шесть часов.