Месть Ледовой Гончей - Юрий Погуляй

– Добрые мне нравятся все меньше, – сказал угрюмый Фарри.

Горячка боя схлынула, и сквозь ругань и победные возгласы пробились наконец стоны раненых. Наверху кто-то причитал от боли, и я никак не мог узнать этого высокого, срывающегося голоса. Рука болела нещадно, но ослушаться Мертвеца я не решился.

– Ох, вот, Эд?! – забеспокоился Фарри, увидев, как я побрел к трапу. – Стой.

Он сжимал мою варежку.

– Там валялась. Бери… Как вообще рука?

– Больно, но терпимо, – соврал я, натянул ее на себя, сдержав возглас боли.

В молчащей Пустыне раздался выстрел. Одинокий и оттого зловещий. Звук заблудился среди льдов и утих, но все равно во мне что-то сжалось и умерло.

– Ой… – сказал Фарри.

Я посмотрел вниз, забыв про боль, про холод и про страх. Там, среди льдин, раскинув руки, лицом вниз лежал Торос. Рядом с ним вжался в расщелину Буран. Неприкасаемый в алых одеждах крутил головой и окликал товарища, но его белый собрат молчал и не шевелился. Штурмовики после выстрела рассыпались по укрытиям, ощерившись дальнобоями. Несколько теней рвануло в лабиринты льдов, а я смотрел на своего учителя и не мог оторваться, надеясь, что Торос поднимется, что он перевернется на другой бок или махнет рукой – мол, все в порядке.

Буран что-то закричал, но я не разобрал ни слова. Голова закружилась. Не помню, как я оказался внизу. Мне хотелось подойти к Торосу, но меня остановил Крюкомет. Он грубо толкнул меня в сторону.

– Потом! Все потом! Сейчас дело, юнга!

Крюкомет направлял бойцов куда-то в обход ледового лабиринта, раздавая пинки и проклятья.

– Все за Стариком! Не стоим, не стоим! Собрались и пошли! – орал он. – Где Волк? Где, мать его, Волк?

Мне стало жарко. Я моментально забыл про мороз, про рыхлый снег, в который я проваливался на каждом шагу, про примерзшую к варежке рану. Волк…

– Он и Вилли ушли куда-то вперед, должен был зайти стрелкам с тыла, – подал голос один из абордажников. – Неужели убили?

С тыла… Тот одинокий выстрел.

– Это он убил Тороса, – тихо сказал я. Штурмовик рядом со мной покосился на боцмана, покачал головой, но промолчал.

– Вперед! Вперед! – проорал откуда-то спереди Старик. Командир абордажников лично повел в бой своих людей, каким-то чудом определив направление. Я старался идти по рваным канавам, проложенным кем-то до меня. Но все равно то и дело спотыкался. Сам Старик, Буран и четверо штурмовиков (один из них был Сиплый) топали впереди. Еще двое шли со мною. Мы двигались вдоль ледового лабиринта; ветра и солнце превратили его в колючий голубоватый лес, засыпанный снегом. Там можно было спрятать целое войско.

– О Бауди, дрянное ты мясо, как тебя сюда занесло? – Рядом со мной оказался Сабля. Глаза моряка сверкали. – Не рановато?!

Нас стало четверо. Где-то позади торчали Крюкомет и еще двое абордажников. А где остальные?!

– Корабль!

Сияние выдернуло из тьмы черный силуэт ледохода.

– Растянулись! Слишком растянулись! Шаркунье племя, шевелите лапами, чтобы вас сожрали голубые акулы! – бесновался Старик. Над пустыней пронесся тяжелый стон льдов, где-то загрохотало. Небо вновь вспыхнуло, освещая лица, объятые лихорадкой погони.

– Слева! Кто-то слева! – закричал один из идущих с нами штурмовиков. Боец плюхнулся в снег, вскинув дальнобой, Сабля тоже нырнул в сугроб, а я остался на месте, растерянный и испуганный:

– Стой, сука! Стреляю!

– Стойте! – завопил Волк. – Свои!

Офицер штурмовиков с дальнобоем в руках выбрался из ледяных лабиринтов.

– Где Вилли? – спросил его упавший штурмовик. Он тяжело поднялся на ноги, опираясь на оружие.

Коренастый пират пробился на проделанную тропу, перевел дыхание.

– Нет Вилли, – хрипло сказал он. Серебристая парка Волка была залита кровью. – Какая-то сука зарезала. Я не смог ничего сделать.

Он сплюнул на снег, обернулся и увидел меня. Губы пирата тронула ехидная улыбка.

– Ты убил Тороса! – взвыл я и бросился к нему.

– Стоять, юнга! – рявкнул оказавшийся рядом Крюкомет. Сабля в прыжке сбил меня с ног и повалил на снег.

Боцман резко мотнул головой:

– Чего встали? Вперед!

– Он убил Тороса! Я знаю! Это он стрелял!

Моряки с сомнением смотрели то на меня, то на Волка. Даже боцман – и тот на миг опешил. А я лишь сейчас понял, что, кроме Сабли, рядом ни одного знакомого лица.

– Сумасшедший придурок, – прошипел Волк и двинулся к кораблю противника.

– Быстро! Быстро! – послышался крик Старика.

– Он убил Тороса! – повторил я. Эти чувства в душе пирата ни с чем нельзя было перепутать. Униженный штурмовик отомстил Неприкасаемому выстрелом в спину.

– Заткни пасть, идиот, – зашептал мне на ухо Сабля. – Заткни по-хорошему.

– Но это он…

– Заткнись! Потом!

Сабля поднялся, отряхнулся.

– Кретин, – подытожил он. – Тупица и кретин. Пошли!

– Но это он стрелял, я уверен, Сабля!

– Да драное ты дерьмо, оледеневший ты шаркуноед! Заткнись – что неясно! – Он склонился ко мне: – Ты же хочешь вернуться на борт, а?! Тогда завали свою пасть чем-нибудь вонючим и заткнись! Где нашлась одна пуля для героя – найдется и вторая, раз тебе мозга не хватает это понять! Ты хочешь получить ее как можно раньше?!

Я смотрел на него с ненавистью, но наконец нашел в себе силы замолчать. Этот злой и грубый человек был по-своему прав. Я опять поторопился, и теперь Волк будет осторожнее.

– Драный демон, – вырвалось у меня.

– Чего встали, ледоеды?! Быстро сюда! – гаркнул Старик.

Безжизненный корабль встретил нас запертыми шлюзами и руганью Старика. Широкоплечий командир абордажников бродил вдоль ледохода и потрясал воздух разъяренными воплями.

Мертвец, скрестив на груди руки, стоял на обломанной заструге и внимательно оглядывал доставшееся нам судно. Я подошел к нему и встал рядом. Корабль выглядел пустым… Брошенным.

– Там никого нет?

– Если бы наш боевик минуту помолчал, я бы мог так подумать, – сказал Мертвец. – Но пока он вопит – ничего не могу сказать с уверенностью.

Буран и двое штурмовиков забрались на верхнюю палубу. Объятый горем Неприкасаемый старательно искал возможность выплеснуть свою ярость. Я чувствовал его звериную надежду на схватку, пока он бродил по шаппу напавших на нас моряков. По Пустыне бесшумно прокатывались алые и синие волны. Тишина сводила с ума. Тишина приманивала смерть. Тишина была смертью.

Я поежился. Рука отозвалась пульсирующей болью.

– Эй! – крикнул сверху Буран. – Тут есть лаз!