Обязан выжить - Николай Дмитриев

В глазах у него мгновенно потемнело, и какое-то время Вика пролежал без движения, а потом, кое-как придя в себя и все еще до конца толком не понимая, что же с ним случилось, недоуменно посмотрел на Быка.

А Васька, оказавшийся почему-то совсем рядом, с наглой ухмылкой поглядывал на валявшегося у его ног Иртеньева. Этот взгляд был настолько красноречив, что до Вики только теперь дошло, кто ему так врезал, и он хрипло выдохнул:

— За что?

— А это чтоб ты, Граф, больно не выпендривался…

От жестокого удара голова гудела, соображалось плохо, но теперь Вика осознал главное: таким незатейливым способом уголовник Васька пытается подчинить его себе. Концентрируя волю, Вика сжался, но Бык, ничего не замечая, и дальше продолжал гнуть свое, напыщенно заявив:

— Я, может, специально на дело с тобой пошел, потому как надо посмотреть, какой ты есть. Вот и выходит, что ты слабак и хлюпик, а потому будешь у меня на подхвате. Мне такой давно нужен, а иначе ты б от моей кодлы никуда не делся. Секешь, Граф, про что само я речь веду?

— Само собой… — чтобы окончательно прийти в себя, Вике нужно было время, и потому он спросил: — Только с чего ты, Бык, взял, что я хлюпик?

Принявши вопрос как должное, Васька довольно осклабился:

— А следил я за тобой, Граф. Все время следил, и очень мне подозрительно после той хаты, что мы взяли, кто ты такой есть…

Так сложно выговорившись, весьма довольный собой Васька взял саквояж Иртеньева, поставленный рядом с чемоданами, и принялся сосредоточенно ковырять защелку. Нет, позволить какому-то зачуханному уголовнику шарить в саквояже, где лежали чудом уцелевшие фамильные ценности, Вика никак не мог и, полностью осознав, что другого выхода у него просто нет, незаметно сунул руку в карман, осторожно нащупывая теплую рукоять браунинга.

Но, видимо, Бык тоже краем глаза продолжал следить за Иртеньевым, потому как тут же, отбросив саквояж, напрягся, явно намереваясь снова наброситься на противника, и тогда Вика, понимая, что в его распоряжении доли секунды, выхватил пистолет и без колебаний нажал спуск…

* * *

Стоя перед воротами бывшего монастыря, превращенного новой властью в детский дом, Вика прикидывал свои возможности и одновременно пытался представить себе, как здесь все выглядело «во время оно».

На сегодняшний день это была конечная точка его последнего путешествия, затянувшегося на целых четыре дня. Впрочем, вспоминать все дорожные перипетии у Вики настроения не было. Достаточно и того, что сюда он добрался благополучно.

Касательно угрызений совести, то их у Иртень ева не имелось вовсе, поскольку за две войны он насмотрелся всякого, и единственно, что в сложившейся ситуации беспокоило Вику, так это возможность как можно тщательнее замести следы.

От лодки он избавился уже на второй день после памятной стоянки и дальше плыл по реке, меняя и облик, и пароходы. Потом, удачно продав взятые в доме чемоданы, ухитрился купить весьма объемистый баул, куда удалось не только сложить все, но даже спрятать купленную на курорте трость.

Сейчас этот баул, набитый весьма нужными на первый случай вещами, спокойно лежал в камере хранения городского вокзала, а в руках Вика держал свой неприметный саквояж, предпочитая из-за вполне понятных опасений всегда держать его при себе.

Впрочем, раздумывать долго было не о чем, и Вика, глянув последний раз на обшарпанные ворота, беспрепятственно проник на территорию бывшего монастыря мимо равнодушного старика, похоже, служившего здесь то ли сторожем, то ли дворником.

Открывшийся за воротами вид двора полностью соответствовал уже сложившемуся представлению. Группа когда-то весьма представительных, а теперь просто облезлых сооружений образовывала правильный прямоугольник, прорезанный из конца в конец дорожками, прятавшимися за остатками былых клумб.

По этим дорожкам деловито сновали шустрые мальчишки почти беспризорного вида, занятые непонятно какими делами, но, судя по всему, явно далекими от каких-либо мероприятий воспитательного толка. Вику, ожидавшего увидеть нечто на манер казармы, это поначалу весьма удивило, но потом он вспомнил, что сейчас лето и, значит, у здешнего населения каникулы.

Вика не торопясь шел по выложенной кирпичом дорожке, и тут на него буквально налетел худой, дочерна загорелый, полуголый пацан, на котором из всей одежды были только серые, съехавшие ниже пупа заношенные донельзя штаны из хлопчатки и солдатские ботинки с ощерившейся подошвой.

Вика, ловко перехватив встречного за плечо, задержал его и весело поинтересовался:

— Послушай-ка, любезный, я могу спросить?

— Ну… А чего тебе? — пацан охотно остановился и хитровато прищурился на Иртеньева.

— Подскажи-ка мне, кавалер, где найти Витю Богдановича.

— Шурку? — деловито переспросил пацан и, поковырявшись в носу, выложил: — А его Кот со своими только что за посадку повел.

— Это куда и зачем? — поинтересовался Иртеньев.

— А вон туда, — мальчишка махнул рукой в сторону каких-то деревьев, видневшихся за центральным зданием. — Бить там будут.

По интонации Вика сразу понял, что ситуация не допускает промедления, и, бросив словоохотливого мальчишку, заторопился в указанном направлении.

Как выяснилось, посадкой пацан назвал густо разросшийся монастырский сад. Оказавшись там, при виде нечищеных зарослей, Вика в первый момент даже растерялся, не зная куда идти. Но тут из-за кустов донесся какой-то шум, и Вика поспешил туда.

Да, там была драка. Сбившись в кучу, шпанистая мелкота бросалась на взъерошенного мальчишку, пытаясь сбить его с ног, а тот, крутясь на месте и выставив перед собой уже окровавленные кулаки, яростно отбивался.

Тут же, стоя чуть в стороне, торчал приблатненный пацан постарше, и по его ухмылке, да и по всему виду, Вика догадался, что это и есть Кот. Ощутив прилив злости, Вика схватил валявшуюся под ногами палку и бросился на дерущихся.

— Ах вы, сволочи! Пятеро на одного?

Пацанье враз повернулось к Иртеньеву, а их главарь, чувствуя за собой численное превосходство, даже загоношился:

— Но, но, ты!..

От такой наглости кровь бросилась Вике в голову, и он, не рассуждая долго, от души вытянул блатного вдоль хребта палкой. Не ожидавший такого афронта Кот взвизгнул, а затем и он сам, и его кодла, мгновенно сообразив, что с ними шутить не будут, порскнули врассыпную.

Теперь на середине вытоптанной площадки остался только избитый мальчишка, который первым делом принялся деловито обтирать кровь с костяшек на своих кулаках. Вика присмотрелся внимательнее и, угадавши в здорово побитом лице такие знакомые черты, уверенно позвал:

— Витя!

Мальчишка дернулся, недоуменно посмотрел на Вику и вдруг радостно ахнул:

— Дядя Викентий?

— Ну я это, я… — смущенно начал Вика, но тут мальчишка бросился к нему, обхватил руками и, вдруг расплакавшись, все повторял сквозь всхлипывания: