Высший пилотаж - Елена Ласкарева

Маша испуганно прижала палец к губам. Вдруг Иоанн услышит — что тогда?

Ответить утвердительно — невозможно. Это все равно что вешаться мужчине на шею, бесстыдно предлагать ему себя.

А отрицательный ответ… Будет ли он правдивым? Ведь образ этого человека преследовал ее и в мечтах, и в снах. Не влюбленность ли это, в самом деле?

Но не понять было всех этих тонкостей Вере Петровне! Сейчас она продолжит свою нотацию о том, как любовь обессиливает человека подобно весеннему авитаминозу и как, чтобы от этого недуга избавиться, полезно пить по утрам собственную мочу.

И тогда… Тогда Маша просто возьмет да и провалится сквозь землю.

А Ионе станет противно, он развернется и исчезнет — на этот раз уже окончательно…

К счастью, в этот момент из дверей библиотеки вышла перекурить Сашенька. Она воткнула в накрашенный ротик длинную коричневую сигарету, поднесла к ней золотистую зажигалку. Вскинула глаза… И вдруг увидела Соколова.

— А-а-а! — не своим голосом заверещала девчонка. Дорогая сигарета вывалилась изо рта и упала в пыль. — Подстерегает! Беги, Машка! Он маньяк!

Сашенька оказалась бесстрашной и самоотверженной. Вместо того чтобы юркнуть в библиотеку и забаррикадироваться там, она выскочила, схватила Марию в охапку и потащила подругу в безопасное место.

Не оставлять же на растерзание злодею женщину, у которой, как и у нее самой, карие глаза!

Веру Петровну ничуть этот эксцесс не удивил.

— Вот видите, до чего вы себя довели, — назидательно сказала она Иоанну. — Девушки от вас шарахаются!

И она добавила укоризненно, обращаясь к старушенциям:

— А говорите — он не пил!

Однако Иоанн, хоть и не успел пригубить вина, чувствовал себя действительно пьяным. Он пребывал в сладкой эйфории, несмотря на весь немыслимый абсурд, который разворачивался вокруг него.

Его Солнечная Королева отыскалась! Теперь-то он ее не упустит.

Ни за что на свете не упустит!

…В окружении все тех же старушек, уже преданных ему всем сердцем, Иоанн терпеливо дожидался конца рабочего дня на детской площадке.

Зайти в библиотеку он не решался: уж больно непонятной оказалась Сашенькина реакция на него. Да и с Машей хотелось поговорить без свидетелей, наедине — в отсутствие чудаковатой Веры Петровны.

Бабулькам он профинансировал «продолженьице».

— Только давай теперь сладенького, — потребовали они. — А то от кислятины язык вяжет.

— Какого хотите, красавицы, — разрешил он. — Я не буду, так что на ваш вкус. Заказывайте.

Сбегал за их «заказом», заодно забрав из «мерседеса» шахматы.

Если от кислого вина языки вязало, то от сладенького языки развязались.

Чтобы «хорошему человеку» приятнее было коротать время, завела одна из старушек сказочку — да угадала, какую лучше выбрать:

— В некотором царстве, в некотором государстве жила-была Марья Моревна, прекрасная королевна. Отец у Марьюшки помер, а умирая, матушке наказывал: «Кто первый за доченьку нашу станет свататься, за того и отдавай, при себе не держи долго!» Матушка батюшку похоронила и с горя пошла с дочкой во зеленый сад погулять…

Наступали сумерки, и не московский дворик, казалось, приютил их, а тот волшебный зеленый сад из неторопливой сказки, сдобренной крепленым вином. И слушали все это повествование, как малые дети, не перебивая и непочтительного словца не вставляя…

— Вдруг находит на небо туча черная, встает гроза страшная. «Пойдем, доченька, домой», — говорит матушка. Только пришли во дворец, как грянул гром, раздвоился потолок, и влетел к ним в горницу ясен сокол. Ударился сокол об пол, оборотился добрым молодцем Иваном-царевичем и говорит: «Здравствуй, царица-матушка! Прежде я ходил гостем, а теперь пришел сватом; хочу у тебя дочь твою Марью Моревну посватать». Отвечает ему царица: «Коли люб ты Марьюшке — я ее не унимаю: пусть с Богом идет!» Марья Моревна согласилась. Только собрались они честным пирком да за свадебку, да тут…

…Да тут подошел к концу рабочий день в районной библиотеке.

Решительным шагом вышла из дверей Вера Петровна — и старушек с лавочки словно ветром сдуло: теперь слишком много пустой винной посуды стояло кругом, чтобы удалось избежать сурового осуждения грозной директрисы, неподвластной всеобщим человеческим слабостям и природным инстинктам.

Следом вышла Сашенька, сопровождаемая внушительным караулом из нескольких юнцов, впрочем, все они выглядели изрядно напуганными. Видно, девчонка в красках расписала им кровожадного маньяка.

Александра заметила Соколова, и вся компания резво пустилась наутек, причем кавалеры обогнали даму сердца, вовсе не склонные рисковать из-за нее собственными жизнями.

Потом, осторожно ступая, вышла Лариса. Она тихонечко напевала колыбельную, а Илюшенька сладко спал в своем ярком рюкзачке.

Наконец, по обыкновению последней, появилась Мария.

И сразу же для Иоанна сумерки превратились в яркий солнечный полдень. Машина коса опять была аккуратно уложена на затылке и заколота шпильками, но это уже не имело значения.

Не жаль было, что на самом драматичном месте оборвалась бабкина сказка: сама жизнь превратилась в счастливое волшебство.

— Ждешь? — удивилась и даже, кажется, слегка напугалась Маша. — У тебя какое-то дело ко мне?

— Неотложное.

— Слушаю.

Он протянул ей сундучок:

— Вот.

— Что «вот»? — настороженно спросила Маша.

— Это тебе.

Она осторожно, будто боясь обжечься, открыла. С тех пор как ее унизили однокурсники, вообще боялась получать подарки. Подсознательно ожидала подвоха.

Но тут подвоха не было. Внутри лежали шахматные фигуры — каждая в своем отдельном гнездышке.

Солнце уже закатилось, и при сумрачном вечернем освещении не разглядеть было янтарного свечения — фигуры выглядели обыкновенными, пластмассовыми.

— Спасибо большое. У моего отца были точно такие…

Совпадение удивило и обрадовало Иоанна:

— Неужели тоже янтарные?

Она не поняла:

— То есть как «янтарные»?

— Как? Обыкновенно.

— Ты хочешь сказать — это все вырезано из камня?!

Маша вспомнила, как покупала маме к Восьмому марта брошку из янтаря в виде веточки с желтыми листьями. Это было, по ее деньгам, довольно дорого.

— Конечно, из камня! — с воодушевлением воскликнул Иоанн. — Ты попробуй на ощупь — они кажутся теплыми. Сейчас выйдем на улицу, там посветлее, сама увидишь!

Маша закусила губу:

— Ты извини, я не могу это принять. Такой подарок… Нет, никак не могу.