Аугенблик - Евгений Анатольевич Сотсков

друга. Да я и не собирался в наших отношениях продвигаться дальше этой дружбы – Ольга была существенно старше меня.

Я захаживал к ней иногда, в основном, чтобы воспользоваться ее компьютером, ее принтером. Эти технические ресурсы мне нужны были часто, а после инцидента с Тонечкиным компьютером, Исаев строго-настрого запретил использовать оргтехнику не по назначению. Это конечно касалось и компьютера Ольги и, может быть, касалось в первую очередь. Но Ольга была, как я ее понимал, правильным человеком и быстро поняла, что кто угодно, но только не я могу что-то испортить. Я пользовался ее компьютером тайно от Исаева, так что это был наша с Ольгой первый и, наверное, единственный общий секрет.

С Ольгой было легко и свободно. Она понимала все и никогда не вмешивалась в дела других. Она никогда не давала советов, если ее об этом не просили, и никогда не высказывала своего личного мнения, если оно очень сильно отличалось от мнения других.

Мы с Тонечкой Воробьевой говорили об Ольге, пытаясь совместными усилиями понять, что это за человек, и то, только в самом начале после ее прихода. Потом просто приняли ее.

– Повезло какому-то ее мужу! – сказал я опрометчиво.

– Да уж, – как-то задумчиво ответила моя подруга… и заметно погрустнела.

Мне уже тогда показалось, что на наши с Тонечкой отношения легла еле заметная, совсем прозрачная тень. Я обратил на это внимание, но, понимая, что все, что с нами происходит похоже на течение очень большой и мощной реки, местами широкой, медленно текущей, местами бурлящей своими порогами и водопадами. Изменить жизнь реки нельзя, можно просто плыть по течению и следить за берегами, порогами чтобы не ударяться слишком больно.

Ольга учила меня некоторым офисным программам, поднимая меня над уровнем простого пользователя. Мне было интересно. Но и она извлекала из этого пользу. Поняв, в общем-то, несложный интерфейс, я «копал» глубже, лез в настройки и не раз выручал ее при довольно нередких сбоях.

На одном из корпоративов Ольга неожиданно показала еще одну сторону своего многообразия. Она изумительно пела, была настолько весела, что ее энергии хватало на всех. Она заводила всех, она всех объединяла. Выступая в роли тамады, она превратила простой и, в общем-то, организованный без повода «сабантуйчик» в настоящий праздник. Впоследствии сам Исаев, и, как мне кажется, именно из-за такого ее качества тоже оставался с нами, правда совсем ненадолго.

Тонечка с удивлением говорила, что Ольга иногда помогала ей и с ее обязанностями.

Меня иногда посещало очень приятное чувство, что наш коллектив, по сути своей, действительно был очень похож на большую семью, в которой мы все, были, хоть и очень разными, но родственниками.

Я сидел у нее в кабинете и пил чай с малиновым вареньем (Ольга ко всему прочему еще и изумительно готовила, и оценить это могли все мы – она часто угощала коллег своими домашними вкусными безделушками). Как-то, с моей точки зрения совершенно случайно, разговор коснулся нас с Тонечкой.

– Эх, ребятишки, – странна высказалась Ольга, имея в виду меня и Тонечку Воробьеву, – какие вы молодые, какие беззаботные… Завидую вам!

В ее взгляде промелькнула – очень коротко, почти незаметно – странная, совсем не вяжущаяся с ее, жизнерадостностью грустинка. И вот тогда я отчетливо понял, что в жизни этой женщины произошла какая-то серьезная трагедия. Но Ольга была очень сильным человеком. Она никогда больше не показывала этой стороны своей натуры. Мы тогда поняли друг друга.

Находясь в одиночестве в своей мониторке, я вспоминал эту черточку женщины, которую я очень уважал, и задумывался и о своей жизни. И тогда мне делалось грустно.

Я звонил Тонечке Воробьевой, мы долго говорили, просто так, по пустякам. Грусть проходила, веселость и беззаботность, возвращались.

«Странная все-таки эта штука – жизнь!» – думал я вечерами под рулады Колиного храпа за стеной.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Тонечка Воробьева посещала меня в мониторке конечно же не каждую мою смену. И далеко не каждую смену я посещал ее на втором этаже. Были дни моего одиночества. В эти дни меня начинали посещать неприятные мысли, которые я пытался отгонять. Мысли, с назойливым постоянством утренней мухи, лезли вновь, требуя осмысления.

Наши отношения начали терять остроту. Стало исчезать, так свойственное нам озорство, хулиганство даже. Мы привыкли друг к другу, мы друг друга познали.

Первый раз такая мысль уже возникала ранее. Она была слаба, и сразу ретировалась, хотя понимание, того, что она обозначала, было математически неизбежно и в сознании уже прописалось. Но, я держал это понимание очень глубоко в душе, и не выпуская наружу.

Понимала ли это моя милая еврейская подруга? Конечно, понимала. Ведь Тонечка очень умная девушка, не могла не понимать. Скорее всего, по женской натуре своей, она вообще не пускала эту мысль в свое сознание, почти переполненное счастьем, которое так щедро дарит молодость! Дарит, совершенно не думая о последствиях.

Конечно, рано или поздно, должно было получиться так, что перед нами встанет выбор: либо переходить на некий новый уровень, более тесный, более конкретный. Либо… страшно было подумать, прекращать наши интимные отношения вовсе. А могли ли мы перейти на более конкретные отношения? Могло ли такое быть? Нет, конечно. И мы оба знали это. Между нами была пропасть, обусловленная национальными особенностями. Конечно, мы старались продлевать свой уровень, как могли. Но ведь уже и раньше, в казавшемся нам океане разнообразия возможностей, новизны, уже существовали острова суши, которые, разрастаясь, неизбежно превращались в континенты. Мало того, мы и так уже стали относиться друг к другу с какой-то серьезностью, как-то более взросло. Мы почувствовали определенные права друг на друга и, хотя и неосознанно, иногда заявляли о них. И это, пока еще не очень заметно, но уже отравляло то самое бесшабашное состояние, которое было таким естественным для нашей молодости, для наших натур, которое превращало нас в единый организм, в одно целое.

Я начал хорошо чувствовать приближение этих проблем, и я так же хорошо понимал то, что они довольно трудно разрешимы. Ситуация мне представлялась тупиковой. Прекратить наш… интим и сделаться простыми сотрудниками одной организации? Я не представлял себе, как такое возможно – мы зашли слишком далеко. Продолжать эти отношения? Может быть, сделать наши свидания редкими? Нет, вряд ли бы такое удалось. В общем, в моей душе поселилась тревога. И эта тревога не могла быть незаметной для Тонечки Воробьевой и не могла пониматься ею по-другому. Я давно стал замечать, что некоторые темы, которые, несмотря на свою