Между панк-роком и смертью - Трэвис Баркер

Трэвис – самый крутой ублюдок. Он играет через боль. После одного концерта я увидел, что у него палец разодран до мяса, так что кость торчит. А он как будто даже не заметил. Я знаю много отличных ребят, но он самый талантливый и увлеченный музыкант, с каким я работал.

РОБ АСТОН (вокалист, Transplants)

Когда появились Transplants, были только я и Тим Армстронг. Мы не планировали выпускать записи или давать концерты – мы лишь хотели поэкспериментировать и повеселиться. А потом, когда мы еще поработали, то проект стал серьезнее, и мы решили пригласить барабанщика. Мы подумали: черт, если мы всё равно собираемся кого-то звать, так позовем самого лучшего.

Поэтому мы позвонили Трэвису. Он приехал домой к Тиму в Сильвер-Лейк. У меня был мятно-зеленый «Линкольн Континенталь» – он еще оказался на обложке первого альбома Transplants, – и мы на нем покатались. В машине мы поставили ему запись того, над чем работаем, и спросили, хочет ли он присоединиться.

Я сказал ему: «Не волнуйся, мы не обидимся, если ты не захочешь участвовать». Уверен, что это не лучшая музыка, которую Трэвис слышал в своей жизни, но ему понравилось. Он сказал: «Я в деле. Давайте работать».

Трэвис – один из тех людей, с которыми знакомишься и болтаешь пять-десять минут и сразу чувствуешь, как будто знаешь его всю жизнь. Мне кажется, я неплохо разбираюсь в людях, и я понял, что Трэвис – надежный парень. Индустрии, в которых мы заняты, полны всякого дерьма. Люди в группах, люди, которые управляют группами, люди в индустрии одежды – везде полно подделок. Трэвис стреляный воробей, поэтому пустозвонов видит насквозь. Я искренне люблю этого чувака: я бы умер за него, убил за него, жил за него – да что угодно. Не так много людей, о которых я могу сказать то же самое.

Весь первый альбом мы записали дома у Тима – у него в подвале студия. Нашей целью было повеселиться: просто посочинять музыку, забить на то, что подумают другие, забить на то, будет ли она продаваться. С Трэвисом Transplants преобразились. Он просто зверь. Есть барабанщики, которые хороши в своем деле и идут в ногу со временем, но Трэвис на миллион шагов впереди. Он может играть любую музыку – это вдохновляет и в то же время заставляет думать о том, чтобы порезать себе вены, потому что ты так никогда не сможешь.

Когда мы выступаем, Трэвис иногда меняет что-то в своей партии, что услышат не все, – даже на сцене. Но я это замечаю, потому что, когда мы играем на сцене, я ориентируюсь на него. Например, я пою и жду, когда будет определенный удар, а он его меняет: не потому что лажает, а потому что ему так хочется в данный момент. И иногда я прекращаю петь – не потому, что забыл слова, а потому что хочу посмотреть, как этот ублюдок выбивает всю дурь из своих барабанов. Вроде как я должен петь, но мне хочется узнать, что еще он вытворит.

Спустя три или четыре дня я вернулся к Тиму и записал партию ударных для музыки, которая вошла в первый альбом Transplants с одноименным названием. Он получился очень быстро, и у нас было много песен в ускоренном темпе: 187 ударов в минуту, если быть точным. Когда мы записывали альбомы Blink-182 с Джерри Финном, меня расстраивало то, сколько времени требовалось на настройку звука для ударных. Джерри часами настраивал микрофоны. Я постоянно с ним об этом спорил.

«Джерри, я бью в барабан. Ты слышишь?» – «Да», – отвечал он.

«Тогда давай, черт побери, записывать».

«Чувак, мне нужно настроить звук».

«Ты его настроил, – отвечал я. – Барабан издает звук. Ты его слышишь. Поехали уже, черт возьми».

Я просто с ума сходил. Я сидел, пил кофе, курил сигареты и молился, чтобы поскорее начать играть. Но, раз альбомы звучат великолепно, значит, он и правда хорошо делал свою работу. Я был нетерпелив.

С Тимом всё было по-другому. Ты слышишь барабаны? Поехали. Это было так круто и спонтанно. Тим был потрясающим композитором – и очень быстрым. Иногда мы записывали две-три новых песни за день. Потом, спустя полтора месяца, мы поехали на гастроли с парой групп на разогреве. Когда мы отправились в путь, Ларс Фредериксен из Rancid играл с нами на гитаре, а Мэтт Фриман, тоже из Rancid, на басу – а он один из лучших басистов в мире. Прямо передо мной на сцене стоял единственный и неповторимый Тим Армстронг. Так что в турне я практически играл на ударных в группе Rancid. Жизнь удалась. Мы с Робом и Тимом сразу стали лучшими друзьями.

Мы загрузились в фургон и колесили из города в город. Во Фресно мы играли буквально в каком-то сарае. Я никогда так не веселился, как в том турне. У Transplants была особая энергетика, потому что Скинхед Роб оказался прекрасным фронтменом – до этого он всего лишь помогал группе на гастролях. Он работал с кучей групп, таких как AFI и Rancid. А потом в Transplants он наконец нашел свое место и стал просто бомбой. На сцене он кричал от всей души. Мне нельзя было расслабляться – нужно было выдавать хотя бы столько же, сколько они с Тимом. Мне хотелось как следует наподдать, чтобы он пел еще безумнее.

Роб был в восторге от каждой малейшей детали процесса: давайте снимать клипы, давайте делать футболки. Он всю жизнь разрисовывал стены граффити, поэтому научился очень красивому леттерингу. Он чирикал что-нибудь на салфетке, а потом этот эскиз оказывался на футболках и стикерах. Потом мы с Робом всю ночь не спали, разъезжая по Лос-Анджелесу и расклеивая повсюду эти стикеры. Всё это дело было таким домашним, и нам оно очень нравилось.

Каждый раз, когда мы возвращались в Лос-Анджелес, мы с Робом поднимали шум. Куда бы мы ни пошли, там мгновенно поднимались бархатные веревки – дома сидеть и то было сложнее. Мы курили до фига травки. Роб говорил мне: «Дай своему телу расслабиться, бро. Отключи мозг на минутку». Дома у Роба было здорово накуриваться: там были классные игрушки, фотографии из турне с AFI и Rancid и постеры, светящиеся в темноте. Мы сняли видео «Diamonds and Guns» для альбома Transplants с Саном Дуби из рэп-группы Funkdoobiest прямо в квартире Роба. На съемках Роб достал косяк длиной сантиметров тридцать. Так началось мое злоупотребление марихуаной и ежедневная упорка.

Мы с Робом ходили в ресторан «Мацухиса», но перед этим по своей собственной традиции сидели в машине у ресторана и курили косяк за косяком у всех на виду. Парковщик смеялся над нами и говорил: «Почему бы вам не поделиться со мной, сеньор?» И мы давали ему травку. Мы старались как можно сильнее упороться, а потом притворяться, что всё нормально.

Иногда мы курили косяки с кокаином: мы их называли какао-слойками. Я никогда не нюхал кокаин и ничего другого не нюхал, мы делали так просто для разнообразия. Я знал, что что-то меняется, но в основном чувствовал только траву. А еще мы обычно закручивали траву в обертки от сигар «Бэквудс» – они перебивали запах травы и кокаина.

Как-то вечером мы ехали по бульвару Сансет в клуб на встречу с другом, татуировщиком по прозвищу Мистер Картун. Роб был за рулем, я сидел впереди, а на заднем сиденье двое моих друзей из родного города. Роб свернул с бульвара Сансет на небольшой холм, идущий на юг, и перед нами оказался пикап, который ехал невероятно медленно. Похоже, он специально тормозил, чтобы нас поиметь. Роб стал прижиматься к нему сзади, мигать фарами, сигналить и кричать на водителя пикапа.