Жасминовый дым - Игорь Гамаюнов

Чуть погодя Виктор услышал голос егеря. Тот шёл по мелководью, и было видно, что в руке у него чернеет обвисшая крыльями большая птица.

– Ну, что?! – Вадимыч, судя по голосу, улыбался. – Говорил тебе: днём промахнёшься, ночью попадёшь.

Виктор трогал клюв, шею, маховые перья птицы, чувствуя, как его колотит дрожь, удивляясь самой мысли о том, что всего лишь минуту назад вот эти крылья лёгкими взмахами вспарывали степной воздух.

– Жаль, не снял я, – сказал егерю. – Темно уже.

Вадимыч длинно и тихо выругался – забыл о съёмке.

Пошли к мотоциклу. Виктор нёс добычу. Крылья птицы чиркали по траве, по ногам. Она была тяжёлой, и с каждым шагом Виктору всё труднее было представить её летящей.

Уже была ночь, звёзды в просторном небе прорастали из сокровенной его глубины тонкими дрожащими остриями, шевелясь и мерцая, будто силились дотянуться до земли, дотронуться до её кустов и трав, до людей, медленно идущих друг за другом по узкой, теряющейся в зарослях тропе.

6

Ужинали долго. Костин, наполняя гранёные стопки из бутылки, привезённой в казённом рюкзаке, успокаивал: обещал завтра же снять эффектную сцену – как он, егерь, выходит с подстреленным гусем из тростниковых зарослей. Но Вадимыч презрительно морщился: его меткий выстрел казался ему теперь бессмысленным.

Разговор, петляя, вышел на браконьеров. Выяснилось: на него, Костина, оформлена охот-путёвка, её передал егерю вместе с рюкзаком разговорчивый сопровождающий. Это Виктора позабавило – надо же, какие формальности! Не формальности, а порядок, хмуро объяснил Вадимыч.

Виктор заметил в дверях Веру. Она стояла, прислонившись к косяку: скорбный взгляд, руки спрятаны за спину. Подозвал её. Подошла, села. Что-то тихо сказала Виктору. Он, не расслышав, переспросил. Повторила громче: «Нельзя ему». И взяла со стола бутылку, пошла с ней на кухню, пообещав чаю. Вадимыч смотрел ей вслед, и когда дверь за ней стала закрываться, крикнул:

– Ну-ка, неси обратно!

Была пауза. Вера показалась в дверях – стояла, молча глядя на мужа, затем медленно шла к столу, держа бутылку за горлышко. Поставила на прежнее место, сказала: «Не кричи, мальчишек разбудишь», – и ушла, плотно прикрыв дверь.

– Ишь, начальница, – пробубнил Вадимыч, разливая.

Выпив, сказал размягчённо:

– Зато хозяйка – что надо. Другой такой нет. Веришь?

– Верю, – кивал Виктор.

– А степь? Ну скажи, видел такую степь, да чтоб речка и живность вокруг?

– Не видел.

– А как фазаны цокают и гуси гогочут… Музыка! Понимаешь? Только вот не все понимают. Ну, тебе, ясно, кино надо снять, чтоб людям нашу красоту показать, потому-то и согрешили. А другим в заказник зачем? Лишь потешиться? Я им объясняю – не понимают.

Вязкий, странный был разговор. Чем дальше, тем больше Костин недоумевал и раздражался. Да тебе-то на кой эта степь, допрашивал он егеря. Свиней разводишь, на рынке продаёшь – зачем? Чтоб дом на окраине облцентра купить, так? Чтоб дети в школу пошли, а жена на приличную работу, так? Вывод – пользуйся положением, копи капитал, да заводи выгодные знакомства. Понимаешь – нет?..

Очень даже понимал Вадимыч: до того, как стукнуло тридцать, за что только не брался – шоферил, на стройке работал, на Севере лес валил. По общежитиям ошивался, свой угол заиметь мечтал. Повезло – устроился егерем. Женился. Думал, года два-три в степи проживёт, деньжат подкопит, а застрял на пять. Понимал, но своё гнул: степь-то, объяснял, живая, жалко, если пропадает. Да скорее мы с тобой пропадём, возражал ему Виктор.

– Тут меня на моём «форде» недавно занесло, скорость превысил, стал поперёк движения, а навстречу мне – «КамАЗ», – вспомнил он. – Ну, думаю, сейчас долбанёт в лоб, и привет внукам и правнукам. Обошлось – объехал. А я потом представил: ну, закопают меня, и что изменится?.. Посадят в министерстве за мой стол другого такого же – и все дела.

– Нет, изменится, – Вадимыч пристукнул ребром ладони по столу. Пустые стопки подпрыгнули и опрокинулись. – У меня здесь изменится – всё перестреляют.

– Ну ты и собственник: «у меня». Это ж не твоё.

– Так я за эту степь здесь отвечаю. Понимаешь – нет?

– Вот прихлопнут тебя браконьеры, кому тогда всё это?

– Хорошим людям.

– Где ты их видел?

– Увидишь, если присмотришься. Да ты сам-то, что, плохой?

Редчайшее упрямство, насмешливо думал Виктор, глядя через стол в широкое скуластое лицо егеря. Такой будет гнать мотоцикл по степи за браконьерским грузовиком, пока бензин не кончится.

– Я, по-твоему, хороший, да? А повёз бы ты меня в заказник, если б я тебя не раздразнил?

– Да я сам завёлся, остановиться не мог.

– Нет, это я тебя с самого утра заводил, думал, ничего не получится.

– Для фильма же, люди увидят…

– Ну, увидят. Но я-то им не столько степь и тебя буду показывать, сколько своё умение снимать, понимаешь?

– Ты так шутишь что ли, не пойму, – медленно произнёс Вадимыч, всматриваясь в Костина.

– А я и сам себя не пойму, – сказал Виктор, улыбаясь. Он поднял опрокинутые стопки, плеснул в них.

– Ты в самом деле, чтоб только потешиться? – спросил Вадимыч. – Нет, ты правду скажи.

– Какую правду? Да, фильм получится, покажу его приятелям. Они увидят твою степь и какой ты хороший охотник. Это твоя правда. А моя – увидят и засохнут от зависти: надо же, где был, да как снял!.. Ведь заграничные пляжные красоты да верблюды у египетских пирамид всем уже до смерти надоели, а тут у тебя – такая экзотика!.. И вообще, друг мой, правды нет, есть разные точки зрения.

Хмель туманил голову, раздражение проходило. Хотелось поговорить о сложностях бытия. Виктор стал рассказывать о переполненных автомобилями улицах, городской нервотрёпке, надоевшем телефонном трезвоне и бесконечном вранье вокруг – в газетах, на телевидении, в политике, да во всём без исключения, но Вадимыч, тяжело кивая, спрашивал только об одном:

– Ты скажи, значит, нарочно заводил?..

Виктор наполнял стопки, чокался:

– За тебя.

А он, выпив, твердил:

– Нет, ты скажи…

7

Было за полночь, когда Вадимыч задремал, откинувшись к стене. Голова его упиралась в прикнопленную карту охотхозяйства. Рот был приоткрыт. Сквозь смуглоту лица пробивалась синеватая бледность. Виктор поднялся, пошёл, осторожно ступая, на воздух. В тёмном коридоре, спотыкаясь о сапоги и ботинки, нащупал ручку, открыл дверь. Увидел Веру.

Она сидела на нижней ступеньке крыльца, кутаясь в стёганку. У её ног лежали собаки. Виктор, держась за перила, осторожно сел рядом.

– Вы хоть знаете, что наделали? – Вера повернула к нему белеющее в темноте круглое лицо. – Ну, так я скажу. Раз он поехал в заказник с одним начальником из области, тот его уговорил. А когда начальник домой уехал – мой напился, кричал на меня, мальчишек перепугал. Потом неделю спать не мог, совестно было, зубами скрипел. Знаете, как страшно, когда он не спит и у него зубы скрипят?