Я тебе не ровня - Лариса Шубникова

— Через два дня жди сватов.

Аринка только головой покачала, слезу уронила.

— Не пойду, любый. Отец твой не отвернулся, так другие хаять начнут. И не уговаривай…

— Золотая, умыкну ведь! — Шумской только диву давался ее упрямости.

— Отступись, Андрей. Ведь себе на горе, — и слезы рукавом рубашонки смахнула.

— Забудь слова такие, Арина. Жди меня! — В подклети дверь уж скрипнула.

— Всегда жду …

Адрей кивнул и исчез в предутренней мгле.

Буяна вывел еще борзо, за ворота Берестовские выехал урядно, а уж по дороге и сдулся, уснул. Хорошо добрый конь дорогу знал. Привез хозяина на двор и встал. Холопы собрались опричь и боялись разбудить Шумского, дивились токмо на такой вот циркус и кафтан боярский, что усеян был репьями, аки небо звездами.

От автора:

Извергнуть — в данном случае, изгнать из рода, отвергнуть. Благословение — раньше могли и не обвенчать без родительского согласия. Для справки: церковь следила за тем, чтобы браки не были близкими по родству, касалось вопроса вырождения и смешения крови между близкими родственниками. Родителям полагалось знать, в каком колене родство, с того и давали устное, иногда и письменное разрешение на брак. Но основой не было, могли и обвенчать. Куда большим грехом считалось венчание людей различного вероисповедания.

Стяг — боевое знамя дружины. Надевали стяг на древко только в бою. Успеть — значило подготовиться к битве. Бой без стяга — нападение внезапное.

"…перстень редкий, да шаль дорогую" — На сватовство жених дарил невесте кольцо и шаль. Традиция.

Фаддей стоял опричь отца и деда: грудь колесом, шапка лихо на башке сидит, кафтан нарядный — а мысли что лепешка коровья. Аж выворачивало всего!

Ить утресь, когда князья прибыли на смотр воеводский раздумал про Аришку-то с Всеславом говорить. Смикитил, поди, что придется про деда вякнуть, что знает он про княжну беглую… И ведь, не о родном человеке пекся, змий, а о себе. Осерчает князь и будет порубь воеводе, а с того и отец в замес попадет, а там и он-сам, Фадя.

А вот когда при всем честном народе, при дружине, да при ратниках и воеводских начал Всеслав восхвалять Шумского, не стерпел боярич Фаддей. Подумаешь, отмахал князя у соседских, жизнь подарил… Фадя срубился бы не хуже! А все одно — чужая слава-то заела. А пуще всего то, что князь объявил.

— Долг за мной, боярин Андрей. Проси, чего хочешь! Отказу ни в чем не будет.

Ратники-то загомонили, возрадовались за Гарма, за морду-то его резаную.

Фадя все уразуметь не мог, за что Андрею почёт такой? Ну рубит, ну стяжал всего сам и что? Полукровок ведь, от пришлой сарматки рожденный.

Не разумеет змиево племя долга, преданности и правды. Открытое сердце — мнит слабостью, помощь без корысти да выгоды чтит дуростью. А люди-то все видят! И резаная морда, и характер мрачный да страшный не помеха. Поступки глаголят, а не харя и худой чин.

Вот и слушал Фаддей княжьи речи, кривился. Все понять не мог, почему Дёмка лыбится шире некуда? Рад за сармата того? Вот дурак! А уж когда Андрей вышел и свое слово молвил, наново решил говорить об Аришке.

— Спаси тя Бог, князь, на щедром посуле. Мне ничего от тебя не надобно. Ты союзник теперь князю Борису, а я его человек. Разве за помощь дружнюю награду берут? В бою, чай, не спрашивают, так помогают, — и поклонился с достоинством, которого за самим Фаддеем отродясь не водилось.

Ратные загалдели, в доспех кулаками грохотать стали, приветили речь Шумского, отозвались.

— Вона как, — князь Всеслав улыбнулся, вроде как иного и не ждал. — Я в должниках ходить не привык, а потому, слово мое такое — аукнусь тогда, когда надобность будет. В том при народе клянусь.

И тут ратники грохотали железом: радовало справедливое слово нового-то князя.

Фаддей и решил, что так или инако, но Аришку от Шумского отведет. Зависть точила — резаному выблядку все, а ему что? Аринку увел, славу себе прибрал. Надобно к земле пригнуть, обидеть! Уж дюже высоко взлетел Шумской.

После строя, да смотра ушли властные мужи в главную гридницу — переговорить, осоветоваться. Сидели долго при закрытых дверях, а Фадя сторожил. И дождался!

В хоромах собирали пир. Холопки вились, боярские наймиты скакали. Кутерьма. Вот и улучил змий минутку — узрел, что князь Всеслав удалился в отведенную ему гридницу и шмыгнул тайком за ним.

— С каким делом? — у двери остановил его ближник Всеслава — опасный дядька.

— С важным. Пусти нето. Князь узнает, спасибо скажет, — Фаддей хучь и пуганулся глаз-то ближниковских, а все равно пёр. Ить зависть-то жгла, поедала.

— Обожди-ка, — шагнул к князю, пошушукал ему, тот и позвал Фаддея.

— Здрав будь, княже. Фаддей я, Акимов сын, боярич Медведев, — с поклоном.

— Виделись уже, боярич. С каким делом? — а сам глазами ест, аж до нутра прожигает.

— С важным. Позволь сесть? — Всеслав на лавку-то и кивнул.

Фадя уселся и начал:

— Княжна Арина, сродница твоя, жива. Тут обретается, — сказал, как в воду ухнул.

А князь застыл. Видать, обомлел и задумался. Фадю ажник в пот кинуло. Что будет-то теперь, а?

— Кто еще знает про то?

Тут Фаддей и придумал, как от своего семейства отвесть беду.

— Дед ее, да я. Девка не ведает чьих она.

Всеслав кивнул:

— Кому еще говорил?

— Никому, князь. Понимаю нето, дело-то важное. Княжья дочь кусок лакомый.

— Где живет? Кто она?

Фадя задумался на миг, вспомнил ясные глаза Аришки, косу ее золотую, голос ласковый. Сердце затрепыхалось, зашевелилось человечье в змее, но и смылось завистью худой.

— Арина Дорофеева. В Берестово простой славницей живет. Притекли недавно, ожились. — После тех слов князь совсем задумался.

Пропал в мыслях, будто Фади тут и не было.

— Как прознал?

Фадя глазами-то заметался, и соврал:

— Дед ее напился и обмолвился мне, — выдохнул, когда приметил, что Всеслав поверил.

— Ну что ж, Фаддей, молодец, что притёк ко мне. Еще хвалю, что схроном, умный ты. Ведь сам знаешь, о таком болтать не можно. Какую награду ждешь?

Фадя и молвил:

— Никакой не надобно. Увези ее отсель и все.

Князь аж брови вскинул.

— Что так?

Фадя промолчал, а князь ему и говорит:

— Дай догадаюсь — не тебя выбрала славница? С ревности?

Фаддея злобой окатило:

— Не суть. Увези и все!