Каждому свое - Вячеслав Кеворков

Генрих при этом вспомнил напряженные лица солдат, живых и мертвых, которых он поднимал в атаку, и почувствовал, как сжимается горло, перекрывая доступ воздуха. Он отбросил на стоявший рядом журнальный столик газету, из которой на пол выскользнули три странички машинописного текста. Проникнуть в содержание на расстоянии было сложно. Хорошо видно было лишь набранное крупным шрифтом и отпечатанное поверх текста сакраментальное «секретно». Генрих наклонился и поднял документ.

«Имперский руководитель Розенберг. Июль 1941 года. Совещание высших руководителей вооруженных сил, партии и государства. Присутствовали: обергруппенфюрер Гейдрих, генерал Томас, министр Ламерс, адмиралы Фрик и Канарис. Содержание: Объединенные действия служб, обеспечивающих порядок и политическое руководство на занятой территории России. Германия должна раз и навсегда освободиться от кошмара постоянной угрозы с Востока. Во главу всех проводимых мероприятий должна быть поставлена задача обеспечения продовольствием Германии путем изъятия такового у местного населения. При этом судьба самого русского населения не должна интересовать нас ни в малейшей мере. То же самое относится к сырью и промышленным товарам».

Далее шли конкретные указания службам, занимающимся изъятием продуктов и товаров в оккупированной части России.

Документ завершался умозаключением Розенберга:

«То, что мы пока не можем по политическим соображениям изымать в оккупированных нами цивилизованных европейских странах, должно быть компенсировано тотальными конфискациями в варварской России».

«Судя по всему, документ подлинный. С какой целью мне его подсунули?», — не найдя ответа, Генрих положил находку в газету, где она покоилась ранее, сложил всю дарованную ему прессу в стопку и водворил ее на прежнее место. А затем стал размышлять.

По плану через два дня должна состояться встреча с капитаном-танкистом, весьма успешно сотрудничавшим с резидентурой в Минске. В соответствии с немецким планом использования пленных он был переброшен в ремонтные мастерские города Пскова. Планировалось, что установит с ним контакт по прибытии на место. По условиям восстановления связи с капитаном оговаривалась первая бесконтактная встреча на мосту через реку Великая. Генрих должен начать движение по мосту в 12.15 со стороны улицы Советской армии, капитан в то же время должен пойти с противоположной стороны, выйдя на мост со стороны улицы Горького.

Если горло Генриха будет забинтовано, а в правую руку он возьмет ветку свежесрезанного кустарника, это значит, что отныне он действует под контролем противника и следующая встреча состоится через два месяца в обусловленном месте.

Генрих поднялся из кресла и вдруг почувствовал, как запершило в горле. Он улыбнулся про себя, вспомнив слова великого театрального критика: «Больного на сцене нужно играть так, чтобы зритель поверил в болезнь, а актер остался здоров». Судя по всему, последнее у него не получалось. К вечеру следующего дня он так раскашлялся, что фрау Карин поставила на стол к ужину небольшую склянку с микстурой от кашля. Добрый поступок хозяйки вдохновил больного на следующий шаг.

— Простите, фрау Карин, нет ли у вас обычного бинта, хочу сделать компресс. Обычно мне это помогает.

Фрау Карин предпочитала дела словам и моментально принесла бинт. В ответ Генрих с благодарностью кивнул.

* * *

На встречу Генрих отправился за полтора часа. Перед выходом глянул на карту города, оставленную Гофмайером, и удивился. Названия всех улиц древнего русского города были заменены на немецкие. Если раньше по городу вели знакомые на слух «Инженерная», «Рижский проспект», «Базарная площадь», то теперь взор упирался в обозначения ничего не говорившие, написанные латинским шрифтом: Hauptstrasse, Marktplatz, Moritzgasse… И только могучая река, разделявшая город, оставалась по-прежнему Великой, хотя и по-латыни.

«Обосноваться капитально везде — поразительная черта немецкой нации», — отметил он, возвращая карту на место.

Не желая затруднять себя или раздражать наблюдавших за ним, Генрих двинулся по хорошо изученному маршруту. Долго бродил по городу, прошел через проходной двор, вышел на набережную, но слежки не обнаружил.

«Если ты их не видишь, еще не значит, что они на тебя не смотрят», — вспомнил он назидание опытного московского филера.

Подойдя к мосту, он положил левую руку на парапет, посмотрел вдаль и одновременно глянул на часы. До встречи оставалось 12 минут.

— Любуетесь, молодой человек? И правильно делаете! Это же знаменитый Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря.

— Извините, я приезжий.

— Вижу-вижу, потому и объясняю. Чтобы вы понимали, на какую красоту взираете.

Мужчине было лет 55–60, но выглядел он крайне неопрятно: сильно поношенный пиджак с одной пуговицей, брюки, никогда, пожалуй, не соприкасавшиеся с утюгом, с характерными пузырями на коленях. Глаза были надежно скрыты под необычными очками, у которых утерянную дужку заменяла туго скрученная тонкая веревка, наброшенная, словно удавка, на ухо.

— Четверть века правили нами басурманы-большевики, которые ни в религии, ни в искусстве ничего понимать не хотели. Теперь пришли с Запада культуртрегеры. Мы, было, в ладоши радостно захлопали. А эти «носители культуры», как последнее жулье, все ценное хватают, увязывают в тюки и отправляют домой, в Германию. Возникает извечный и неразрешимый для России вопрос: что делать? Кому верить?

Генрих пожал плечами.

— А вы не знаете? Представьте себе, я тоже, — он повернулся и, не попрощавшись, решительно зашагал прочь.

А Генрих, беспечно помахивая веткой черноплодной рябины, не спеша двинулся по мосту.

Народу было немного. Две пожилые женщины, поддерживая друг друга, медленно двигались навстречу. Их легко обогнала группа молодых ребят в засаленных рабочих спецовках. За ними, метрах в четырех, шел широкоплечий мужчина, выше среднего роста, с кепкой в руке. Заметив Генриха, он чуть замедлил движение, внимательно посмотрел на забинтованную шею, затем на легкомысленно свисающую ветку и, не ускоряя шага, пошел дальше.

В тот день Генрих долго и с удовольствием бродил по городу и лишь с наступлением сумерек вернулся в свое нынешнее жилище.

В гостиной горел свет. Висевшая над столом лампа с абажуром из веселенькой пестрой ткани четко высвечивала белоснежную салфетку, которой был прикрыт оставленный ему на столе ужин.

Генрих умылся, надел теплый свитер и с размаху погрузился в кресло, желая продлить момент наслаждения.

Итак, сегодня ночью расшифруют сообщение, переданное псковской резидентурой. Утром оно будет лежать на столе у генерала. Тот ознакомит с ним своего первого зама и Григория. В тот вечер хозяйка определенно решила вознаградить его за что-то. Под тяжелой глиняной крышкой покоились две толстые сосиски. Возлежали они в окружении пряной тушеной капусты. На десерт его ждал кофе и две пышащие сдобным здоровьем булочки.