Похищение Эдгардо Мортары - Дэвид Керцер

Нагляднейший довод в поддержку мнения Момоло можно найти в письме, которое написал 21 ноября 1858 года маркиз де Вилламарина, посланник Сардинского королевства в Париже, графу Кавуру в Турин. Маркиз описывал состоявшуюся несколькими неделями раньше бурную аудиенцию, данную папой французскому послу в Ватикане, герцогу де Грамону. На этой встрече герцог предупреждал папу, что его отказ освободить Эдгардо и вернуть его родителям приведет к крайне неприятным дипломатическим последствиям. Опираясь на свои источники, де Вилламарина передавал, что папа «очень огорчен инцидентом, весьма о нем сожалеет и, будь на то его воля, сделал бы все, чтобы избежать случившегося. По его словам, во всем виновато непомерное рвение кардинала Вьяле-Прела». Если верить де Вилламарине, к этому папа будто бы прибавил: «Но теперь уже ничего нельзя поделать; я лишь поступаю так, как велят мне предписания церкви»[113].

Однако имеются все основания сомневаться в достоверности этого рассказа. В продолжение длительных дебатов по поводу похищения Эдгардо папа ни разу не усомнился в праведности дела, в защиту которого выступал. Все, что мы знаем о его мировоззрении, наводит на мысль, что, в отличие от своего государственного секретаря, Пий IX видел в решении отобрать Эдгардо у его родителей-иудеев не что иное, как святой долг. Во время встречи с французским посланником папа, возможно, и говорил некие общие слова, выражая сожаление о случившемся, а де Грамон мог истолковать их по-своему, то есть решить, что папа поступил бы иначе, если бы заранее знал об инквизиторском приказе захватить Эдгардо. Вполне возможно, папа упоминал и о строгости, с какой кардинал Вьяле-Прела взялся управлять своей новой епархией, а это могло навести французского посла на другие неверные умозаключения. В действительности же миссионерское усердие Вьяле-Прела находилось в полной гармонии с затеянной Пием IX борьбой против либерализма[114].

Можно составить гораздо более верное представление об образе мыслей папы, если ознакомиться с письмом, которое тот получил чуть ли не в тот же самый день, когда разговаривал с французским послом. Автор письма в почтительных выражениях просил папу вернуть Эдгардо родным. Свой отклик Пий IX небрежно написал на самом письме, внизу листа: «заблуждения католика… который позабыл катехизис»[115].

Через несколько недель после похищения Эдгардо кампания, организованная болонскими евреями, начала получать отклик за пределами малочисленной и осажденной со всех сторон еврейской общины Италии. В прошлом ни иностранные правительства, ни нееврейское население Европы не выказывали никакого интереса к проблемам, с которыми приходилось иметь дело евреям, жившим в других странах, при столкновении с всесильной церковью[116]. Но к 1858 году международное положение в корне изменилось. Громкие дебаты о сохранении мирской власти пап, а значит, и о целесообразности существования теократического государства посреди Европы, достигали невиданного накала. Множество самых разных политических сил — от короля-консерватора Виктора Эммануила II и его премьер-министра графа Кавура в Пьемонте до революционера-националиста Джузеппе Мадзини, находившегося в изгнании в Лондоне, — всеми силами старались дискредитировать папскую власть. А распространение таких просветительских идей, как свобода вероисповедания и отделение церкви от государства, оказывало мощное влияние на общественное мнение, пускай даже речь шла главным образом о мнении образованной элиты.

Однако такие старания болонских евреев привлечь на свою сторону правительства европейских стран и Соединенных Штатов Америки, чтобы те надавили на Ватикан и заставили его отдать мальчика, вселили тревогу в руководителей римской еврейской общины. А попытки вызвать в популярной прессе публичную критику в адрес Святейшего престола и вовсе повергли их в ужас. Пока лидеры еврейской общины в Риме тщательно готовили почтительную петицию Ватикану, в других местах защитники семьи Мортара изо всех сил раздували огонь международного возмущения и протеста, надеясь, что папа не выдержит такого натиска и отпустит Эдгардо.

Одно из важнейших событий, давших толчок международному протестному движению, произошло в начале августа: в пьемонтском городе Алессандрия собрался срочный съезд представителей всех еврейских общин Сардинского королевства. Его делегаты, получившие новые права благодаря законам 1848 года, возмущались условиями, в которых до сих пор вынуждены жить их собратья в Папской области. Они усмотрели в похищении Эдгардо оскорбление, нанесенное всем евреям, где бы те ни жили, и знак унижения, с которым больше мириться нельзя. Не веря, что папа добровольно отдаст Эдгардо, еврейские активисты решили обратиться за помощью не только к собственным, но и к чужим правительствам.

Письмо, которое они разослали еврейским общинам Англии и Франции, начиналось с замечания о том, что клич, который они бросают, исходит от евреев из Сардинского королевства — единственных во всей Италии евреев, наделенных свободой высказывания. Далее там говорилось: «Именно по этой причине все основные еврейские общины Сардинских областей объединились, чтобы выразить в печати протест против варварства, учиненного в Болонье». Они призывали французских и английских собратьев «счесть своим священным долгом возможность воззвать к собственным правительствам» и выражали надежду на то, что вмешательство, которое за этим последует, раз и навсегда отнимет у «властей в Риме и в других местах право безнаказанно разрушать благополучную и мирную жизнь еврейских семей, действуя во имя религии, якобы основанной на прочных принципах человечности и братского милосердия»[117].

Получив это письмо, организация французских еврейских общин составила петицию императору Наполеону III: «Главная консистория французских евреев умоляет Ваше Величество прийти на помощь одной иностранной семье, ставшей жертвой гнусного насилия, которое было совершено два месяца назад под сенью нашего славного флага и на глазах у наших смелых солдат». Похвалив императора как заступника слабых и угнетенных, французские евреи призвали его действовать. Хотя это дело и касается иностранцев, писали они, уже одно то, что мальчика удерживают силой в Риме, который защищают французские войска, означает, что здесь затрагивается честь самого императора[118].