Мертвое - Марина Суржевская

Потом переоделась в сорочку и дважды обошла против часовой стрелки комнату, потрясла занавесками и покрывалом, чтобы изгнать призрачных шутих, которые насылают кошмары и бессонницу. Но и этот привычный с детства ритуал не помогал. Стоило закрыть глаза — и мне чудился бирюзовый взгляд и черная форма с ремнями, скрещивающимися на груди…

И тут же образ темнел, наливался сумраком, а на его место вставал другой — из прошлого. И бирюзовый взгляд заменялся рыжим…

… В детстве Башмак был тощим, хмурым и неразговорчивым. Вечно сидел в углу, прятал на ночь свои огромные башмаки, доставшиеся от отца и бережно хранимые, несмотря на давно стоптанные подошвы. А одним летом вдруг как-то вытянулся и возмужал, превратившись из тощего подростка в молодого парня. И весьма привлекательного, что странно. Даже наша признанная красавица — Корочка от Сыра или просто Сырок — засматривалась на парня. Раздобыла где-то розовую краску, мазала губы, томно вздыхала. И тем удивительнее было, что Башмак не обращал на девчонку никакого внимания. Не замечал ни ее волосы цвета топленого молока, ни ее золотистую кожу. Ни даже таких сочных подкрашенных губ. И все потому, что Башмак смотрел в другую сторону. В мою.

И это было странно. Ведь у меня не было ни светлых волос, ни красок… Лишь глаза — штормовые, как говорил Ржавчина. И непонятно, почему Башмак вечно торчал на моей дороге, краснел и таскал украдкой подарки. То гладкий камушек, то голубые в крапинку птичьи яйца, то ромашки… Я подношения не брала и убегала. Приютские шептались и делали ставки. Ржавчина хмурился, и его ржавые глаза темнели. А как-то Башмак подкараулил меня возле заброшенного корпуса и, неловко прижав к себе, поцеловал. Я оторопела, застыла. Чужой рот ощущался слишком странно, я никак не могла понять — нравится мне поцелуй или нет.

А когда Башмак отстранился — покрасневший и довольный — я подняла голову. И увидела другой взгляд — темно-рыжий. Ржавчина сидел на полуразрушенной крыше и смотрел на нас. Я тогда сбежала. А утром Башмак пропал. Приютские шептались о разном, настоятели организовали поиск, но все напрасно. Вокруг Лурдена тянулись леса и болота, топи начинались сразу за отстойником, совсем рядом с приютом. Решили, что Башмак забрел в трясину и утонул. А еще косились на Ржавчину и замолкали, когда он появлялся.

Мой друг молчал, лишь рыжина его глаз наконец посветлела…

А потом он принес тот нож и вырезал на мне рисунок. Бок горел огнем, Ржавчина бледнел и кусал губы. «Прости… Так нужно. Теперь ты всегда будешь помнить обо мне. Прости…»

Я не верила в волшебный нож, откуда бы ему взяться у приютского выкормыша? Но молчала и позволяла Ржавчине делать тот рисунок. Если так ему будет спокойнее, если это прогонит тьму — пусть.

Закончив, парень выдохнул и вдруг скользнул губами по моей щеке. Шее. Ключице. Жаркое и влажное скольжение, тяжелое дыхание. Горячие ладони, напряженное тело, вжимающееся в мое… Возбуждение молодого мужчины, незнакомое мне и слегка пугающее…

«Первый поцелуй должен был быть моим, Вивьен, — и шепот — злой, обжигающий. — Моим, понимаешь?»

«Не называй имя, — отвечаю я. — Не то змеевы дети услышат и заберут меня…»

«Никто и никогда не заберет тебя у меня, — еще злее говорит он. — Никто. Никогда!»

Он дышит слишком тяжело. И мне хочется его успокоить, погасить эту злость, это отчаяние, которое поселилось в моем друге. Я хочу, чтобы он был счастлив… Я обнимаю его, глажу напряженную спину, провожу рукой по груди. Пальцы становятся мокрыми. И Ржавчина тихо стонет.

Со страхом я дергаю его серую рубаху, поднимаю, несмотря на сопротивление парня. И вижу кровавую корку, покрывающую его ребра. Она складывается в замысловатый рисунок, такой же, как у меня. Только этот больше в три раза…

«Рисунок должен быть парным», — криво улыбается Ржавчина.

И снова трогает губами мою шею, ключицу, щеку… почему-то не губы. Словно все еще не может простить чужое прикосновение к ним…

… Утром непогода все еще бушевала, но это не помешало неугомонному «брату» разбудить меня на пробежку! Правда, на это раз я открыла глаза, едва он толкнул дверь, так что орать «подъем!» не понадобилось. За ночь заметно похолодало, брусчатка покрылась инеем.

— До конюшен, — мрачно скомандовал Кристиан и сорвался с места.

Я припустила следом. Но как ни старалась, догнать «брата» так и не смогла! Крис ни разу не обернулся, а вскоре и вовсе скрылся из вида. Так что когда я, тяжело дыша, достигла вожделенных конюшен, февр уже набирал воду в колодце.

— Ты меня обманул! — возмутилась я. — Ты быстрее! Гораздо быстрее!

Он с какой-то злостью оттянул ворот свитера. На ключице темнел рисунок — черный вихрь, хвостом извивающийся по шее.

— Это Дар, — процедил Кристиан. — Ты ведь хотела знать о моих Дарах, не так ли? Много лет назад я вынес из Мертвомира изогнутую спицу с намотанной на нее грязной веревкой. Это дало мне скорость вихря.

Я смотрела на черный рисунок, на загорелые пальцы, держащие край свитера. Сглотнула и резко отвела взгляд.

Кристиан втянул воздух и как-то яростно щелкнул застежкой на своем браслете. Закрыл.

— Ты мне соврал, — пробормотала я.

— Видимо, привычка лгать — наша семейная черта, — грубо бросил он и побежал обратно к дому.

Я посмотрела ему вслед. Мне хотелось спросить, почему он столько лет живет на острове, почему попал сюда так рано. Десять лет! Ему было десять, когда он попал в Двериндариум. А во сколько он открыл Дверь? Мертвомир убивает, ребенку в нем не выжить.

Что же случилось в прошлом семьи Левингстон? И какого гнусного семейного скелета спрятала от меня Ардена?

Я — исключение, сказал Крис.

Мне хотелось спросить, но конечно, я не стала этого делать.

Похоже, наше краткое перемирие закончилось.

* * *

День покатился своим чередом.

Накануне я совершенно забыла о задании наставника Бладвина, за что и получила штрафную звезду. Наберется таких с десяток — и ученик, несмотря на внесенную плату, может оказаться за пределами Двериндариума. Так что этим вечером мне предстояло написать слово «мертвое» тысячу раз. И больше всего меня теперь беспокоило, сумею ли я досчитать до тысячи. Счетосложение всегда вызывало у меня затруднения.

Главной новостью дня стал «Список Двери». Нам раздали листы, на которых была обозначена очередность, с которой ученики войдут в Мертвомир. Первым значился Киар Аскелан, что вызвало косые, но понимающие взгляды. Что ни говори, но лорд колючего Архипелага был сильнее нас всех. Второй — к моему удивлению — оказалась я. Но из-за штрафной звезды мое место опускалось ниже и вместо меня после северного лорда Дверь откроет его сестра.

Рейна торжествующе улыбнулась, а я лишь пожала плечами, не желая показывать, что расстроена. Проклятое задание, и как я могла о нем забыть? Все из-за Криса и клятых пирожных, от которых меня мутило всю ночь!