Я служил в десанте - Григорий Чухрай

На нарах в телячьем вагоне солдаты пытались определить маршрут нашего эшелона. «Только бы опять не в этот ад, – говорили они, вспоминая бои в Большой излучине Дона и у элеватора в самом Сталинграде. – Второй раз такого не вынесешь!»

Но эшелон пришел опять в Сталинград. Нас выгрузили на станции Котлубань и приказали совершить марш-бросок на 70 километров. Нас торопили. Для скорости выдали лыжи, на них можно быстро передвигаться. Но снег был покрыт неровной ледяной коркой. Двигаться на лыжах было трудно. Сняли лыжи, погрузили на них всю свою амуницию и оружие и таким образом 70 километров преодолели в срок. Теперь мы были во внешнем кольце окружения сталинградской группировки немцев. Нашей задачей было не пропустить танковую группу Гота, рвущуюся по приказу Манштейна на выручку окруженным. Есть хороший фильм Г. Егиазарова «Горячий снег». Там показаны эти бои. Они поистине страшны. Но никакой кинематограф не может передать того, что было в действительности. Бои были жестокие, кровь делала снег красным. Но группа Гота не смогла прорваться к окруженным. Сталинград стал нашей победой, не только военной, но и моральной. В сталинградских боях рухнула и разлетелась в прах бредовая теория о генетическом превосходстве немцев. С победы в сталинградской битве началось наше наступление, закончившееся капитуляцией немцев в столице Германии Берлине.

Зимой 41-го года, после нашей победы под Москвой, Гитлер отстранил от должности видных своих генералов, сам возглавил вооруженные силы Германии. Он ревновал славу своих генералов, одерживающих на Западе блестящие победы, хотел сам прослыть победителем. Он готовил нашему командованию ловушку: с помощью мощной дезинформации он убедил наше командование, что весной 1942 года предпримет наступление на Центральном фронте, обойдет Москву с юга и, повернув на север, отрежет ее от военно-промышленной базы за Уралом. Наше командование поверило. А он, сосредоточив мощный танковый кулак, двинул его на юг, на Кавказ и Сталинград. В мемуарах наших военачальников об этой операции немцев (операция «Кремль») говорится глухо: «С весенней операцией 42-го года нас постигла серьезная неудача» (боялись разозлить Сталина). Фактически же это был полный провал наших планов. По всем законам военной науки мы должны были пасть. А мы не только не пали, но и одержали победу, явившуюся поворотным пунктом войны. В начале войны мы уступали немцам в тактике, в вооружении. После Сталинграда наши танки были лучше немецких, наши самолеты были лучше немецких, а артиллерия у нас исторически была на высоте. Это чудо сотворили женщины и подростки, работавшие за Уралом в холодных цехах без крыш, живя впроголодь, ютясь по углам. Сегодня умники кричат, что коммунисты ничего не сделали. Что время их правления было «черной дырой». Вранье, призванное оправдать сегодняшнюю несостоятельность правительства.

Я никого не зову в прошлое. Уверен: возврат в прошлое невозможен и не нужен. Наше прошлое было кровавым и преступным, но оно было и великим! Мы наслушались криков нашего недавнего президента: «Мы великая страна!» А кто ее сделал великой? Большевики! За 18 лет наша аграрная, отсталая страна стала второй индустриальной державой мира! А что сделало правление Ельцина за 10 лет? Только развалило все. У нас была великая наука, сейчас ее нет. Развалена, разворована, продана. У нас была великая техника. Мы и до сих пор можем продавать не имеющее аналогов современное оружие, но нас не пускают на международный рынок. А кто создал это оружие? Сегодняшние умники об этом молчат, потому что его создали большевики. У нас было великое искусство. Достижения нашей техники поражали мир. У нас была великая литература, эстрада, кино… У нас была великая армия, великая разведка. Где это все?

К чему я все это говорю? Не к тому ли, что нужно вернуться в прошлое? Нет! Наше прошлое неоднозначно. Но оно было. Его ни забыть, ни зачеркнуть нельзя. Народ, потерявший историческую память, народ с мазохистской злобой охаивающий свою историю, превращается в толпу. Все новшества: Дума, разделение властей, свобода слова, правовое государство – все это слова. Дума думает о своем благополучии, устанавливает сама себе привилегии. Правовое государство – фикция. У нас кто богаче, тот и прав. Ворюги прорываются в Думу. А свобода слова не только свобода говорить правду, но и свобода цинично и бессовестно врать. Меня все это волнует не потому, что ушла моя эпоха. Раз так все обернулось, я искренно желаю успеха молодым демократам, строящим капитализм. Но меня беспокоит, что основные капиталы вывезены за границу, что власти и Дума всячески уходят от этой, по-моему, главной проблемы (хотят сохранить наворованное). А строить капитализм без капитала такой же нонсенс, как делать искусственное дыхание в безвоздушном пространстве.

…Группа Гота была нами отбита и срочно отозвана Манштейном. Теперь мы идем на Ростов, чтобы запереть кавказскую группировку немцев в новом котле (окружении). Нас торопят. Да и мы сами торопимся. Население освобожденных сел встречают нас как освободителей. Плачут, крестятся. Наконец! Рассказывают о бесчинствах немцев. Мы и сами видим следы этих бесчинств и еще больше ненавидим фашистов. Навстречу нам то и дело попадаются румыны, и в одиночку, и группами и целыми частями. Все без оружия.

«Мы капитулир!» и «Где продпункт?» – это единственные необходимые русские слова, которые они знают. Вид у них жалкий. Мы указываем им направление на продпункт и продолжаем движение. В небе над нами летят немецкие «юнкерсы», но теперь мы не опасаемся их. Теперь им не до нас: они везут продукты питания и боеприпасы окруженной группировке. На подходе к городу их встречают наши истребители, а потом и зенитки. К окруженным удается пробиться только иногда одному-двум самолетам.

– Не война, а дом отдыха! – говорят солдаты.

Все так. Но стужа усиливается, и это тревожит нас.

На какой-то небольшой станции немцы спешно грузят на платформы танки. Бензина у них нет, они втаскивают их на платформы верблюдами. От нас их защищают румынские части, которые остались верными немцам. Налетели на станцию наши «кукурузники» (женская эскадрилья У-2). Бросили бомбы. Верблюды порвали постромки и убежали в степь. Румыны увидели, что с тылу на них бегут странные животные, бросили оружие и в ужасе бегут к нам сдаваться. К нам в окопы прибежали несколько румын. Шинельки тонкие, в глазах ужас. Смотреть на них тошно.

– Чего вы испугались?

Офицер испуганно тычет пальцем в степь и объясняет:

– Большой собак!

Солдаты подыхают от смеха.

К нам в окопы прибежали два верблюда. Самка тяжело ранена, наши врачи пытаются оказать ей помощь. А самец стоит тут же и смотрит. Люди кое-как закрыли обширную рану, а самец лег и согревает свою подругу. Она стонет, как человек.

Нам нельзя задерживаться. Вперед! Вперед к Ростову – надо заблокировать немцам отход. Не знаем ни дня ни ночи, немного отдохнем и снова вперед. На повозке, которая нас сопровождает, несколько наших товарищей-азербайджанцев. Южане, они обморозили ноги и не могут дальше идти. Подбегаю к ним, снимаю с первого сапоги.

– Зачем? Холодно!