Темная сторона российской провинции - Мария Артемьева

* * *

Так случилось, что в те самые двадцать минут, когда почти все, кто был в машине с носилками, выбежали на площадку встречать вертолет, — Лапин пришел в себя.

В этот момент с ним рядом оставались только местная девушка-медичка из поселка и сторож Рустам, который, как и все, принимал участие в поисках. Он-то и подал идею спасателям подняться вверх по горе, за линию ледника.

Увидав, как вдруг ожили и затрепетали веки помороженного Лапина, Рустам схватил парня за плечо и грубо потряс.

Лапин открыл темные от боли измученные глаза.

— Не трогайте его! — возмутилась медичка.

Но Рустам не обратил на нее никакого внимания. Он глядел на Лапина тяжелым пронзительным взглядом.

— Толя, ты что-нибудь помнишь? Что с вами было? Что случилось с группой?

Мутный взгляд Лапина с трудом сфокусировался на лице сторожа-инвалида. Но он услышал, понял вопрос и, слегка наклонив голову, дал знать, что хочет ответить. Парню было трудно говорить, при дыхании ему не хватало воздуха.

— Мы поздно вышли на гору, — зашептал Лапин. — Пролезли один жандарм,[21]потом второй. Поднялась метель. Ветер. Снег. Ничего не видно. Шли часа три, скал все нет. Поняли, что заблудились. Пытались сменить направление. Не помогло. Колька с Димой выбились из сил. Думали искать ночлег. И вдруг — свет впереди. Фонарик. Малышев говорит: наверное, это красноярцы. Они раньше нас на маршрут вышли. Догоним? Только подумали об этом… луч к нам побежал. Подошли двое, говорят: что, заблудились? Идите за нами. Пристегивайтесь. А лиц не видно, снег бурлит — каша в котле… Малышев, Сазонов, Бондаренко — пристегнулись. А у меня до этого карабин погнулся, я сам шел. Хотел другой карабин перестегнуть… не успел. Держался за ребятами, боялся отстать, из виду упустить. Вышли на гребень. Ветер по глазам стегает… Малышев вдруг встал. Говорит: погодите! Кажется, это снежный мост.

А те двое тянут вперед. Кричат: чего встали? Торопиться надо!

Давай-давай, кричат, веселее. ВСЕ ТАМ БУДЕМ.

Я услышал, обалдел. Думаю: не может быть, чтоб из наших кто-то. Наши не могут такое… Встал. Сазонова за штормовку схватил. Поздно: ребята на снежный мост зашли. И он рухнул. Ребята тоже. Я слышал, как они кричали… Далеко. А те двое… не упали. Как стояли впереди — так и стоят. Спиной ко мне. Потом обернулись…

Лицо Лапина исказила дикая гримаса. Глаза заметались и закатились под лоб, блестящий от пота.

— Толя, Толя! — Рустам затормошил пострадавшего. — Что дальше было?

Он почему-то тоже задыхался теперь.

Девушка-медичка в отчаянии смотрела, переводя глаза с одного на другого, не в силах понять, что происходит.

В лицах обоих проступило нечто очень сходное, как будто оба эти человека, старый и молодой, заразились одной болезнью, заставляющей их физически страдать и мучиться. Общие симптомы — лихорадочно горящие глаза, волнение, искажающее черты, страх на грани безумия. Как будто эти двое смотрели один и тот же кошмар.

— Ты видел их?!

Рустам схватил с носилок Толину замотанную бинтами руку и потряс ее. Толя поднял глаза, остановив взгляд на коричневом лице Рустама. Слабо усмехнулся:

— Нет, — тихо сказал он. — Как их увидишь? Там же… тьма. Под капюшонами… Ни глаз, ни лиц. Красные анораки на белом снегу. А внутри — ничего. Кости высохшие… Они столкнули меня, — дрогнувшим голосом заключил Толя Лапин и потерял сознание.

Вспотевший Рустам, тяжело дыша, выпустил Толину руку. Она стукнулась о носилки и бессильно повисла. Рустам поднял ее и уложил на грудь Толе. И выбрался из машины.

Вертолет приземлился. Медики с помощью бугая начспаса загрузили носилки с покалеченным Лапиным внутрь, и махина взмыла в воздух.

За жизнь Толи медики боролись долго, но безуспешно. Спустя неделю весь лагерь узнал, что Лапин скончался, не приходя в сознание.

* * *

Рустам жил при лагере еще долго. Вместе со старой базой сторож пережил упадок, разруху и войны девяностых, дождался мира, робкого возрождения альпинизма в начале нового века и прихода свежих веяний в его любимом виде спорта.

Он повидал еще много разных инструкторов, выпускающих, начальников смены и лагеря.

И он оставался сторожем.

Всем новичкам в горах он рассказывал свою суровую байку о таинственных то ли мертвецах, то ли призраках, которые неминуемо настигают и наказывают гибелью всякого, кто дерзнет выйти на маршрут в непогоду. Когда горы сердятся…

«Они не прощают ошибок, — говорил он. — Красная двойка к смерти пристегнет любого, даже самого шустрого, если он не проявляет уважения».

Случалось, находились среди молодежи самоуверенные наглецы, кто позволял себе усомниться в его рассказах. Тогда Рустам вынимал из старого потертого ксивника на шее два засаленных лоскута красной болоньи и демонстрировал упрямцам со словами:

— Вот, смотри. Этот клочок я вынул из руки Лапина, когда нашел его в снегу под местом падения самарцев. А этот — мой трофей. Получил его когда-то взамен собственных пальцев… Не зарывайся, сынок. Разве ты знаешь о горах что-то, чего не знаю я?

Кавказ

Эдельвейс — крохотный невзрачный цветок с шестью игольчатыми снежно-белыми лепестками и легким запахом горечи. В нем нет ничего особенного, он обитает повсюду в Европе. Но только очень высоко, в горах, среди скал, обдуваемых всеми ветрами.

И в этом вся тайна диких эдельвейсов — их не бывает внизу, где все ясно, как на ладони.

* * *

Летом 1976 года группа советских студентов, участников альплагеря «Цей», готовилась к двухдневному походу на перевал Кальпер.

Такой поход закрывал необходимый спортивный минимум для получения звания «Альпинист СССР» и потому считался главным событием сезона для новичков.

Из лагеря вышли в пять утра.

Небо золотилось от солнца, которое встало, но так и не показалось из-за облачной мглы. Только круглая макушка Монаха, вопреки всем законам тяготения, парила над облаками, облитая светом.

Это смотрелось фантастично и пугающе: как будто кусок земли нечаянно оторвался и уплыл в небо.

Двенадцать человек — участники-новички и двое инструкторов — шли горной тропой, след в след. Ноги скользили по мокрой от росы траве, и каждый судорожно цеплялся за ледоруб, чтобы успеть вгрызться в мокрую землю железом, если нога вдруг потеряет опору. Потому что не успеешь зацепиться — улетишь по мягкой травке-муравке так, что костей не собрать.

Выше начались скалы. Горные козы, коричневые и невысокие, перепрыгивали по камням с легкостью и грацией кошек — участники издали следили за ними завистливыми взглядами. Вот бы тоже так!