Джорджина - Клэр Дарси

— Вам нет необходимости это делать, леди Элиза. Я не испытываю к мистеру Шеннону ни малейшего интереса и умоляю вас ни при каких обстоятельствах не передавать эти ужасные слухи моей тете.

Затем она повернулась и, выйдя из комнаты, поспешила в бальный зал, опасаясь, как бы леди Элиза не настояла на продолжении их беседы.

Сейчас ей меньше всего на свете хотелось быть вовлеченной в пустую болтовню. Как только она появилась в зале, к ней тут же подскочил молодой джентльмен — один из лондонских кавалеров, расхваленных леди Элизой, которому она обещала этот танец: Ей пришлось улыбаться и отвечать на комплименты партнера, в то время как мысли были заняты только что услышанными новостями.

В женитьбе Шеннона и впрямь крылось нечто странное — она чувствовала это всегда. Но поверить в то, что он мог избавиться от собственной жены, было выше ее понимания.

Когда танец закончился, ее перехватила миссис Квинливен. Тетя потребовала сказать всю правду о том, о чем уже начали шептаться по углам.

— Эта глупышка Бетси успела растрезвонить всем, будто Питер Хессион сделал тебе предложение! — в ужасе воскликнула она. — О, моя милая, не томи, неужели это правда!

Джорджина поспешила успокоить тетю, клятвенно заверив ее, что никакого предложения ей не делали, и посоветовала не поднимать лишнего шума.

Она поискала глазами Шеннона, но его нигде не было. Питер Хессион стоял в другом конце зала и в нерешительности смотрел на нее. Находясь под впечатлением сказанного леди Элизой, Джорджина чувствовала, что ей не выдержать еще одной сцены с Питером, а потому она попросила миссис Квинливен:

— Милая тетя, должна признаться, что я с трудом убедила мистера Хессиона, что здесь не место и не время говорить о подобных вещах, и теперь, когда у меня просто раскалывается голова, надеюсь, вы не станете возражать, если мы поедем домой?

Лицо миссис Квинливен просветлело от этих слов. Она, несомненно, заметила взгляд юного Хессиона, обращенного в сторону Джорджины, и была только рада возможности увести племянницу от молодого человека, который явно был от нее без ума.

— Разумеется, мы не останемся, если ты нездорова, — с готовностью откликнулась она. — Думаю, леди Элиза нас поймет.

Джорджине было безразлично, что подумает леди Элиза. Она была уверена, что, если в самое ближайшее время не останется одна, то, несмотря на все старания, разразится слезами.

Дома ей стало немного легче. Она убедила себя, что не верит словам леди Элизы. Со счастливой улыбкой вспоминая лицо Шеннона в тот момент, как леди Элиза ворвалась в комнату, она начала погружаться в сон.

Она не могла бы объяснить, почему его взгляд заставлял ее чувствовать себя такой счастливой. Но прекрасно осознавала, что, даже если Шеннон влюблен в нее, это не сулит ей в будущем ничего хорошего.

Однако утро вернуло ее к этим безрадостным мыслям. Когда она довольно поздно поднялась в столовую, то увидела рядом с тарелкой письмо, написанное рукой бабушки. Все надежды были мгновенно развеяны первой же строкой короткого, но чрезвычайно резкого послания.

Бабушка писала, что была поставлена в известность — особой, принимающей близко к сердцу интересы ее внучки, — что Джорджина во время своего пребывания в Керри оказалась втянутой в скандальные отношения с неким джентльменом (это слово было жирно подчеркнуто), который был женат на ее несчастной кузине Ноле. Леди Мерсер полагала, что нет необходимости объяснять внучке, сколь неприличным она находит ее поведение, и сообщала, что вопрос о ее немедленном возвращении в Бат не может подвергаться сомнению.

«Я узнала, — писала она, — что сэр Лендерс и леди Хессион, родная дочь моей близкой, но, увы, ныне покойной подруги, собираются в Лондон. И я уверена, что леди Хессион, которой я пишу одновременно с этим письмом, окажет любезность и согласится взять тебя с собой, а я сделаю все необходимые приготовления, дабы ты была доставлена в Бат после того, как под опекой леди Хессион прибудешь в Лондон. Так что будь добра подготовиться к этой поездке.

Естественно, я извещу миссис Квинливен о твоем отъезде. Я могла бы добавить, что глубоко разочарована (и снова жирная черта) тем, что она позволила подвергнуть тебя крайней опасности».

Джорджине было довольно одного взгляда, чтобы понять, что тетя погружена в чтение письма, также вышедшего из-под пера леди Мерсер. Пухлое, обрамленное фиолетовыми лентами чепца лицо миссис Квинливен сделалось бледным как мел.

— О нет! — Ее губы задрожали, когда она заметила, что Джорджина смотрит на нее. — Как можно писать такие ужасные вещи! Как если бы я… О, моя милая, я получила ужасное письмо от твоей бабушки! — едва не плача, воскликнула тетя. — Она пишет, что ты немедленно должна вернуться в Бат и что я… О, где моя нюхательная соль! Я уверена, у меня сейчас начнется приступ!

Джорджине понадобилось некоторое время, чтобы успокоить миссис Квинливен и успокоиться самой. Теперь они могли относительно здраво обсудить создавшееся положение.

— Какой недоброжелатель мог написать леди Мерсер об этих ужасных сплетнях? — спросила тетя Белла. — Я уверена, что это не Люсинда Мотт, хотя именно она рассказала мне о твоей поездке к Шеннону в «Дубы», но она дала слово никому больше не говорить об этом. А я всегда считала ее женщиной высоких принципов, достойной самого глубокого доверия. Бетси тоже не осмелилась бы написать твоей бабушке, с которой она совершенно незнакома…

— Нет, я уверена, что это не Бетси, — согласилась Джорджина. После первого шока, вызванного чтением письма леди Мерсер, мысли прояснились, и она со спокойствием, удивившим ее саму, объявила: — Разумеется, это была леди Элиза. Никто другой из наших знакомых не способен на такую низость!

— Леди Элиза! — Миссис Квинливен повернула к ней удивленное лицо. — Но с какой стати?.. О, моя дорогая, мне неловко говорить тебе об этом, но она лишена всякой женской деликатности и потому осудила твой неосмотрительный поступок в отношении мистера Шеннона!

— Да, с этим я могу согласиться, — сказала Джорджина. — Без всякого сомнения, ее намерения, когда она писала об этом бабушке, были далеки от нежной заботы о моей репутации. — Она видела, как тетя бросила на нее недоумевающий взгляд, в котором сквозил вопрос, и, не желая пускаться в дальнейшие объяснения, поспешно добавила: — Но боюсь, что теперь не важно, кто написал бабушке. Вопрос в том, что мне теперь делать?

Отыскав носовой платок, миссис Квинливен приложила его к глазам.

— О, моя дорогая, разумеется, ты должна вернуться в Бат! — заключила она. — Ты не можешь противиться желаниям бабушки — хотя мне следует написать ей, что она глубоко заблуждается… — Внезапный лучик надежды, озаривший ее пухлое лицо, снова потух. — Но на это не хватит времени, — вздохнула она. — Поскольку леди Хессион вчера вечером обмолвилась, что она и сэр Лендерс намерены отбыть в Лондон не позднее четверга, то есть уже через два дня.