Гоблины. Жребий брошен - Андрей Константинов

— Заказчик вычел из общего гонорара ранее выданные нам командировочные на Волгу. Дескать, раз не полетели, а на месте всё решили, ранее выданная сумма автоматически сгорает.

— Вот ведь сука!!! Всё! Петь резко расхотелось. Резко захотелось выпить.

— Тогда придется переместиться в другое заведение — здесь, насколько я помню, не наливают.

— Не боись, всё своё ношу с собой, — хитро подмигнул приятелю Бугаец и достал из холщовой сумки пузатую армейскую основательно покоцанную флягу.

— И когда ту уже нормальную посуду заведешь? — проворчал Зеча. — С такими сейчас разве что «чёрные копатели» ходят.

— Ни фига! Сапог в бою надежней… Ты это, давай, кофий допивай. Пустая тара нужна…

Ленинградская обл.,

дер. Даймище

27 июня 2009 года,

суббота, 23:46 мск

Единственная дорога, связующая базу с внешним миром, начиналась от покосившихся ржавых ворот и далее причудливо петляла по лесу, повторяя изгибы лежащей по левую руку реки. Реку звали Оредеж. На первый взгляд она казалась невеличкой, и требовалось немалое воображение дабы представить, что на самом деле эта малышка в два с половиной раза длиннее той же Невы.

Славная то была речка. Тихая, щемяще-красивая. А уж в этих краях её обрывистые берега выглядели особенно живописно за счет многочисленных обнажений красных девонских песков, придававших окрестным пейзажам легкий налёт марсианскости. Неудивительно, что когда-то именно здесь Петрова-Водкина пробило на написание «Купания красного коня». Уж не знаем как там в залах Русского музея, но вот в местных декорациях красно-шкурная животина смотрелась бы вполне себе органично.

Белые ночи, немного посопротивлявшись для вида, потихонечку шли на убыль. С каждым днём сумерки становились всё концентрированнее и гуще, а потому спать в эти последние фантастические ночи выглядело полнейшим безумием. Тем более, когда ты молод, счастлив, влюблен, а размеры твоей персональной свободы стеснены разве что тисочками финансовых возможностей. Но ведь еще Боб Марли говорил, что «деньги не могут купить мир». А здесь и сейчас, в белую ночь в зачарованном лесу на берегах тишайшего Оредежа, деньги и подавно на фиг не сдались двум юным влюбленным. Ибо у них и так всё с собой было. Включая всепоглощающее юношеское либидо

Дорога кончилась как-то вдруг, упершись в асфальтовую чужеродность шоссе. Мишка и Ксения перешли сиротливо-пустынную в эту пору трассу, направляясь к конечной цели своего путешествия — кусочку дикого, буреломного леса. Для здешних, основательно загаженных цивилизацией и застроенных дачниками мест, такой лес теперь был почти в диковинку.

Мишка первым перескочил через придорожную канаву, галантно протянул руку девушке и, когда та прыгнула следом, поймал её, крепко притянув к себе. Молодые люди страстно поцеловались, после чего, взявшись за руки, углубились в лесные дебри, где их встретила звенящая невообразимая тишина. Разве что ветер слегка шуршал ветвями. Да похрустывали под ногами сухие прошлогодние ветки.

— Да нет тут никакой малины! — осматриваясь по сторонам весело констатировала девушка.

— Конечно, нет. Я всё наврал.

— Ах ты, Мишка-врунишка! — Ксения шутливо стукнула молодого человека по лбу. В ответ он успел ловко перехватить её руку и снова притянул девушку к себе. Теперь уже с явным намерением перейти к более решительным, нежели поцелуи взасос, действиям. Подрагивающими пальцами он расстегнул несколько верхних пуговиц её просторной фланелевой рубашки и решительно просунул в образовавшуюся брешь свои, мгновенно сделавшиеся влажными, ладони. Легкого, почти неощутимого прикосновения к упругой девичьей груди оказалось достаточно, чтобы Ксения тихонько охнула и рефлекторно прижалась к Мишке всем телом. Глаза её мгновенно покрылись поволокой нестерпимого желания. Почувствовав это, Мишка вытащил ладони обратно и, скоренько расправившись с остальными пуговицами, попытался повалить девушку на траву.

— Мишка… Мишенька… Милый… Подожди… Сейчас… Пойдем, пойдем вот туда… Пойдем…

Продолжая тискаться-целоваться, Ксения подвела Мишку к запримеченной неглубокой воронке, коих в окрестных лесах, где когда-то шли жесточайшие бои, имелось великое множество. Воронка была доверху засыпана прелой листвой, придавая ей сходство с ложем, покрытым изысканнейшей периной. Мягко высвободившись, Ксения сняла с себя рубашку и, дрожа от возбуждения, постелила её поверх листьев. «Иди сюда», — хрипло позвала она, укладываясь. Мишка, судорожно взглотнув, завозился с брючным ремнем не сводя глаз с загорелой, правильной формы девичьей груди с крепкими сосками, которые манили, слегка содрогаясь при каждом движении. Расстегнув джинсы, он опустился на импровизированную лесную постель рядом с Ксенией, поцеловал в губы и принялся гладить девичьи плечи, переходя к груди и животу.

— Мишка… Милый… Милый мой, наконец-то мы одни — я хочу тебя прямо сейчас, прямо здесь, хочу, чтобы ты обнял меня покрепче, слышишь? — простонала девушка и Мишка, перевалившись, лег на неё, упершись руками в края воронки. Два разгоряченных тела всё глубже погружались в листву как в воду, как вдруг Ксения недовольно поморщилась и отчаянно замотала головой.

— Ты чего? — опешил Мишка, испугавшись, что и на этот раз у них снова всё сорвётся.

— Чем это здесь так воняет? Ф-фу, меня сейчас просто стошнит!

Мишка принюхался:

— Действительно. А может мы с тобой угодили прямиком в медвежью выгребную яму?

Он засмеялся, сунул руку по локоть в жухлую листву, пошебуршил и, наткнувшись на какой-то причудливый корень, потащил его наружу.

— Дамы и господа! Вашему вниманию предлагается окаменевшая медвежья какашка! Она же, выражаясь научным языком, фека…

Но то была не медвежья фекалия. То, что обалдевший Мишка извлёк на свет божий, оказалось тонкой женской рукой багорово-синюшного цвета, густо обсаженной жирными омерзительными червями…

Как есть, с расстегнутыми штанами, полуголые парень и девушка мчались через бурелом, не разбирая дороги, не видя ничего перед собой, еле живые от страха.

И остановились в изнеможении лишь когда снова пересекли шоссе.

Вот здесь их обоих и вырвало…

Санкт-Петербург,

30 июня 2009 года,

вторник, 20:16

Из огромного, во всю стену окна открывался великолепный панорамный вид на вечерний город. Доминанта Исаакиевского собора, этого тяжелого, неизменного подавляющего вблизи шедевра архитектурной мысли, отсюда казалась неожиданно легкой, почти воздушной. Далеко на западе, примерно в районе Кронштадта, садилось солнце, и последние лучи его, закатным пожаром, пылали на куполе Исаакия, с оптимизмом предвещая на завтра столь же дивную, что и нынче, погоду. Словом, это зрелище стоило мессы. И в данный момент она (месса) в денежном своём эквиваленте была цинично заложена в меню престижного ресторана «Небо», увеличивая тем самым среднюю стоимость блюд и напитков примерно на пятнадцать-двадцать процентов. Нечего не попишешь — красота требует жертв. В первую очередь, финансовых.