Тайна речного тумана - Алексей Малышев

Главный хохмач всего потока. Может какую-нибудь банальность так завернуть, что обхохочешься. Вроде и сегодня не утратил этих качеств. Гитарист, игрок. Как оказалось, не только в покер, но и на бильярде.

Если бы не его слова о Лизаветиных позвонках, которые он пытался пересчитать на палубе, то придраться было бы не к чему. В остальном его поведение – естественное, он вписывается в образ ревнивого, не слишком обремененного этикетом мужлана. Где надо – рефлексивен, где требуется – скрытен, в меру подвержен алкоголю. А кто сейчас не пьет?

Интерес к позвонкам вполне объясним профессией. Мануальный терапевт, по идее, определяет на ощупь уровень поражения позвоночника, снимает мышечное напряжение не глядя.

Выходит, ничего предосудительного Михась не сказал. Ну, возжелал Лизавету, а речь о ее позвонках – лишь повод, чтобы затащить в постель. Просто у Хмельницкой после этого вырезали позвонок, и в этом свете фраза мануальщика приобрела зловещий смысл. Но вкладывал ли он его изначально там, на палубе?

Что касается алиби Михася, оно понадежней, чем у некоторых. Они квасили с Царем практически до утра. Лишь однажды Михась отлучился за хлебом. Примерно на полчаса. Хлеба так и не нашел, зато увидел, как Рябухин в мужском туалете драит пол. Повода не верить ему у Петра нет.

Есть, конечно, крохотный шанс, что они вдвоем с Глебом сговорились и укокошили обоих – и Матараса, и Лизавету, создав друг другу алиби. Но как тут проверишь?

Кто остался? Царегородцев.

В институте они мало контачили: Глеб слыл нелюдимым, замкнутым. Не замечал Петр, чтобы Царь какое-то внимание в те годы уделял Элле, даже малейшего повода для ревности не припомнит. Более того, сама Элла о Царе отзывалась крайне негативно, откровенно недолюбливала. В этом свете его вчерашнее желание ни с того ни с сего ухлестнуть за бывшей супругой Петра выглядело зигзагом молнии на ночном небе, а последующая необъяснимая капитуляция не вписывалась в институтские стереотипы. Петра так и подмывало найти объяснение этому в криминальных событиях, развивающихся на теплоходе, связать их с поведением Царя. Но – не получалось.

После пятого курса Царегородцев подал на хирургический поток, их пути таким образом разошлись. За время работы до Петра доходили слухи, что Глеб женился, развелся, прошел специализацию по урологии, но личных встреч не припомнит ни одной. И тот факт, что Царь вдруг «нарисовался» на встрече выпускников, его очень удивил, и не только его – многих.

Причем нарисовался «упакованным» – со своей выпивкой и закуской, – такой душевной широты за ним никто не помнил. Неужто он настолько за эти годы изменился? Может, причиной всему – кризис среднего возраста? Эти разговоры про песок, уходящий сквозь пальцы, про переоценку ценностей… Человек начал ценить то, на что раньше не обращал внимания. Мелочи, нюансы, полутона… Неужели такое случается в жизни? Или все же дело в другом, более приземленном, о чем Петр пока даже не догадывается?

В отношении алиби Царя – Петру не давали покоя те самые полчаса, в течение которых в его каюте отсутствовал Михась. Почему Царь не сказал про эту паузу? Понадеялся, что и Михась промолчит? Более того, Царегородцев даже бравировал тем, что недолюбливал Матараса, апеллируя к безупречному алиби. Дескать, мне бояться нечего. А на поверку оказалось – в алиби прореха, и нешуточная.

За рассуждениями об однокурсниках Петр не заметил, что давно сидит на палубе, прислонившись спиной к простенку между читальным салоном и каютами первого класса. И сидит-то, пардон, на заднице! Уж не рехнулся ли он в реальности? Скорее всего, сначала сидел на корточках, потом подошвы начали скользить, и колени понемногу выпрямились. А он, будучи увлечен размышлениями, этого не заметил.

Нельзя сказать, что проходящие мимо матросы на него не обращали никакого внимания, а вот только что вышедший на палубу Михась озадачился конкретно и даже попытался помочь ему подняться:

– Петро, не сиди, простудишься. Тем более вот-вот полицейский катер к нашему корвету подойдет, тебя первым делом схватят. Ты выделяешься, а это ни к чему, полицейские это не любят, это выглядит подозрительным.

Петр едва не среагировал на фразу про полицейский катер, но вовремя сообразил, что это может быть своеобразной проверкой, и продолжил играть «сдвинутого по фазе», ничуть не помогая однокурснику. Глядя мимо него таким взглядом, словно напрочь забыл само значение слов «катер», «полицейские», «простуда», Петр думал о своем.

Видя, что травмированный однокурсник никак не хочет ему помогать, Трегубов обхватил того под мышками и, без труда выпрямив, протащил несколько метров до плетеного стула. Свободно болтающиеся руки «больного» при этом без труда нащупали за ремнем мануальщика пистолет. Похоже, тот самый «макаров», который час назад был в пиджаке Манекена.

Как он не выдал себя, обнаружив у Михася оружие, остается удивляться.

Почувствовав поясницей плетеную спинку, Петр расслабился.

Да, силищи у мануальщика – хоть отбавляй. Даром, что ли, «мануалит» до двадцати человек в день в своем санатории! Костоправ есть костоправ.

Такой запросто мог сделать несколько кругов по палубе с трупом Хмельницкой на руках, вычерпать лопатой противопожарный ящик с песком и спрятать там тело. Но как можно убить человека, с которым проучился бок о бок шесть лет, с которым делился шпаргалками во время сессий, выручал всеми мыслимыми и немыслимыми способами? Более того, с которым недавно обнимался на палубе и желал которого всеми фибрами души!

И тут его осенило: не все учились вместе с Лизаветой!

Царегородцев выпадал из обоймы! Когда Хмельницкую перевели в их группу вначале шестого курса, он уже был на хирургическом потоке. Неврологом она стала уже потом, закончив, как все они, терапевтический поток.

Конечно, из этого факта совсем не следует, что уролог убил ее и позвонок вырезал, но… факт заслуживает того, чтобы его занести в архив и по мере надобности выуживать потом оттуда. Как и факт наличия оружия у Трегубова.

Тем временем Михась, усевшись на соседний стул, выдал фразу из известной кинокомедии:

– Ты че, вправду придуревши иль к кладбищу готовишься? Кончай прикидываться! Мы еще повоюем!

Петр едва не буркнул в ответ, что это у него есть чем воевать, за ремнем спрятано, а у остальных – лишь кулаки да обаяние, но вовремя прикусил язык.

Чувствовалось, что потусторонний взгляд Петра, его апатичное лицо здорово сбивают однокурсника с толку.

– Я бы, наверное, окажись на твоем месте, тоже прикинулся дебилом каким-нибудь, – неожиданно пробормотал Михась, озираясь по сторонам. – Честно признаюсь, жутковато как-то вот так сидеть и ждать, когда по кораблю бродит маньяк. Самое хреновое – неизвестность. Не знаешь, от кого что ожидать.

Образ «пришибленного», в котором Петр находился последние полчаса, имел много плюсов. Например, можно было полностью пренебречь правилами приличия. Чем он, собственно, и воспользовался: просто встал и пошел, не обращая никакого внимания на болтовню Михася.