Фосс - Патрик Уайт

— Сколько миль осталось до ваших владений? — время от времени спрашивал Фосс.

Сандерсон исправно отвечал.

— Мне не терпится их увидеть! — неизменно заверял его Фосс.

Порой кажется, что неведомые места принесут нам небывалое успокоение и счастье. Так и подверженная ошибкам человеческая природа Фосса стремилась в Рейн-Тауэрс, наделяя его всевозможными достоинствами, которые человек надеется обрести в сердце каждого миража, входя в сказочные здания, разводя огонь в призрачном очаге. Название сверкало перед мысленным взором немца, и он повторял его по дороге на все лады. Сандерсон отнесся к эксцентричности гостя с пониманием, потому как ожидал чего-то подобного, хотя оценка его осведомителя несколько отличалась от того, что он наблюдал сам. Немец носил маску спокойствия и, казалось, обладал бесхитростной простотой, что было довольно неожиданно. Они продолжали путь. В ясные, бесстрастные весенние дни помещик задавался вопросом, какие именно проявления страсти он надеется увидеть. Однако вообразить тьму разум его не мог. Они переходили вброд ручьи, в которых не скрывалось ничего. Истина солнечных лучей усеивала пятнами невинную траву. В этом свете, понимал он, тайное должно стать явным. И все же был не в силах обвинить другого человека в том, что его натура так несхожа с его собственной.

Следует признать, что разницы как таковой и не было — не в то время, не в том месте. Фоссом овладела достойная восхищения учтивость и выдержка. Он заботливо объезжал вереницу путников, указывал им на интересные особенности местности, спрашивал мнения, раздавал советы и потом возвращался на свое место позади хозяина, где вновь упивался благосклонностью нового друга, к вниманию которого, казалось, испытывал непреодолимую жажду.

В той или иной степени это заметили все, кроме Сандерсона.

Гарри Робартса забавляло, что его идол облапошил их хозяина, переняв черты характера последнего. По правде говоря, со стороны мистера Фосса никакое это было не воровство. Лемезурье и Тернер, напротив, презрительно фыркали, словно псы, которые сперва купились на ласку, а потом получили пинка. Пэлфримен смотрел и слушал, разрываясь между научным интересом к анализу поведения и безотчетным стремлением верить в то, что Фосс прав, даже если для этого ему пришлось бы признать, что сам он ошибался.

К вечеру последнего дня участники экспедиции спустились в долину, по которой с приглушенным журчанием бежала бурая река, и бурые же рыбы дремали среди камней. Лошади навострили уши и бодро выгнули шеи, почуяв близость дома. Ступая по цветущей долине, они нервно трепетали. Их уверенность передалась даже чужакам.

Вскоре среди зарослей клевера им стали попадаться неторопливо бредущие коровы и рогатые бараны, которых вел к загону молодой пастух. Однако Фосса больше занимала сама долина, чем ее обитатели. В закатных лучах горный рельеф выглядел особенно впечатляюще. В бронзовых скалах проступали серебряные жилы, вершины склонов переливались цветами аметиста и сапфира, пока всадники не обогнули бастион, скрывший от глаз этот последний оплот красоты.

— А-аах! — вскричал Фосс.

Сандерсон смущенно рассмеялся.

— Вон те скалы на вершине холма и есть «башни», в честь которых долина получила свое название, Рейнские башни.

— Совершенно справедливо! — воскликнул немец. — Настоящая крепость.

Вокруг разливалось золотое сияние. Вечер фиолетовым потоком нахлынул на подножие холма, едва не затопив Фосса. Перед его мысленным взором зароились обрывки воспоминаний, заставляя пожалеть, что он не утонул в этом потоке, а выплыл, прибегнув все к тому же злополучному средству, что и всегда.

Сандерсон тоже способствовал его возвращению, бросая простые, деревянные слова.

— Вон там, под ивами, усадьба. Там сарай, где мы держим овец. Около вяза — амбар. И домики для работников. Как видите, у нас тут целая община. Даже церковь строим.

Сгустки то ли тумана, то ли дыма сплетались с фиолетовыми тенями. Вокруг отряда носились собаки, вздымая тучи пыли, и лаяли до хрипоты. Люди же хранили молчание, потрясенные величием зрелища и притихшие в ожидании новых знакомств. Некоторые оробели. Юный Гарри Робартс дрожал в холодном поту, Тернер, трезвый уже пару дней как, боялся, что в столь уязвимом состоянии не переживет тягот общения. Даже Пэлфримен понял, что как следует помолиться на ночь не выйдет и за это придется поплатиться успехами на пути, где любой успех иллюзорен. Поэтому он слегка подотстал, стараясь по возможности избегать своих компаньонов.

К ним вышла женщина в сером платье и белом фартуке, с маленькой девочкой за руку, и проговорила очень торжественно и в то же время радушно:

— Рады приветствовать вас в Рейн-Тауэрс, мистер Фосс! — Смутившись, она с улыбкой добавила: — И всех остальных тоже, конечно!

Сандерсон спрыгнул с лошади и обнял жену. От ласки эта женщина неопределенных лет заметно приободрилась. Хозяин крикнул, и из-под ивы вышли два конюха, чтобы забрать лошадей.

— Спускайтесь, Фосс, о них позаботятся, — объявил Сандерсон. — Неужели вам настолько полюбилось седло? Пойдемте-ка в дом, устроим вас поудобнее.

Фосс кивнул, однако с места не сдвинулся. Он задумчиво сидел на лошади, сжав губы. Змей проскользнул даже в этот райский уголок, понял Фрэнк Лемезурье и тяжко вздохнул.

Все словно ждали чего-то.

— Ни к чему настолько вас обременять, мистер Сандерсон, — проговорил немец, разомкнув губы. — Мне было бы крайне неловко предположить, что столь многочисленная компания вторгнется под ваш кров. Я предпочел бы разбить лагерь где-нибудь по соседству, воспользовавшись нашими собственными спальными принадлежностями, и развести костер.

Миссис Сандерсон обернулась к мужу, который заметно побледнел.

— Мне как-то и в голову не пришло, — сказал он.

Зато это весьма кстати пришло в голову немцу, и в его взгляде полыхнула горькая радость. Последние фрагменты впечатляющего вида исчезали в сумерках, красота прибытия в долину обретала трагические нотки. Напрасно поддавшись чувственным восторгам, он должен заплатить за это страданием.

Те, для кого подобное самоуничижение осталось загадкой, застонали и заерзали в седлах. Те, кто знал Фосса чуть лучше, промолчали.

— Ведь я уже всем постелила! — возразила сбитая с толку хозяйка.

Челюсти Фосса сжались от боли, которую он причиняет другим и, что еще ощутимее, самому себе.

Сложно сказать, справился бы с этим затруднением даже сам неподражаемый мистер Сандерсон, но тут Пэлфримен протяжно всхлипнул, повалился ничком и начал сползать с лошади. Все кинулись ему на помощь. И все, исключая самого Пэлфримена, вздохнули с облегчением.

— Он болен? — спросила миссис Сандерсон. — Бедняга, наверно, это от усталости.

Пока лишившегося чувств Пэлфримена несли к дому, Фосс рассказывал, как его коллега недавно упал с лошади, и, хотя тот объявил себя здоровым, лично Фосс придерживается иного мнения и не считает орнитолога в достаточной мере окрепшим, чтобы принимать участие в экспедиции. Фосс утирал шею платком, не чувствуя ни малейшего облегчения. Его объяснения звучали все более агрессивно.