Загадка отца Сонье - Вадим Сухачевский

"…деспозины – так принято именовать потомков Спасителя…"

"…и мог ли Римский престол, основанный всего лишь людьми, мириться с тем, что Галлией правят богорожденные деспозины?.."

"…но коварный Пипин сверг последнего из благородных Меровингов, и распылилось богорожденное потомство по свету всему…"

"…Но оставались катары, знавшие Истину… И затем тамплиеры, восстановившие ее и запечатлевшие эту Истину в своих свитках…"

"…и не исчезнет святое семя Грааля, не исчезнет до тех пор, покуда…"

— …Покуда? — из последних сил шевельнул я совсем уже неподатливым языком.

— …покуда… — повторил отец Беренжер, однако на том слове сразу же и умолк, потому что в этот самый миг в гостиную вошла Мари Денарнан… или (как там бишь нынче-то ее?)… мадам Сонье, так все же, наверно?

— Ты совсем напоил нашего Диди, — сказала она. — Смотри, он уже головку не держит. И время уже какое! Что его матушка скажет! И так уже про тебя на всю деревню чешут языками – мало тебе? Хочешь, чтобы еще раззвонили, что кюре прихожан спаивает?.. Хватит! И пусть его Жюль доведет до дому, а то он, того и гляди…

— Да, — подумал я, насколько вообще был способен думать, — пора бы уже… К черту (прости, Господи!) от этого зловонного запаха, от этих речей, — надо же было, Диди (гореть за то тебе, видно, в аду!), надо же было тебе их слушать!..

Вот насчет Жюля, их слуги, — это Мари верно придумала. Ноги-то – словно не свои. Не ровен час, так и слягу у них возле крыльца, за ночь этот их Гарун (как там бишь его?), поди, глаза выклюет…

Не помню, как Жюль меня довел. Матушка, когда я вошел в дом, даже и отчитывать не стала. Весь этот день она уже вела себя со мной не как с "котенком Диди", а как с господином Риве, совладельцем мукомольни в Шампани, имеющим солидную ренту и по праву загулявшим по приезде домой. Сказала, что мне постелено в спальне, и только добавила перед тем, как оставить меня одного, что лучше бы мне не знаться с этим сумасшедшим кюре, не доведет он до добра.

Под утро проснулся с тяжелой, хотя не совсем еще трезвой головой, и в страждущей с похмелья голове беспорядочно закружилось то, что слышал от отца Беренжера давеча.

"…Черная Мадонна…", "…коварный Пипин сверг последнего из Меровингов…", "…Не исчезнет семя Грааля до тех пор, покуда…"

Господи, но если, — а так оно по всему получалось, — если наш преподобный – потомок этих самых Меровингов, то тогда выходит… Выходит – кто же он тогда?

И уже из подступающего опять сна прозвучало голосом отца Беренжера:

— Ты сказал…

За время моего отсутствия домишко наш в Ренн-лё-Шато совсем пришел в негодность. Три дня кряду я с утра до вечера, латал прохудившуюся крышу, латал дыры в печных трубах, смазывал двери, поправлял крыльцо. За этими занятиями даже про то, о чем недавно говорили с отцом Беренжером, вспоминать было некогда.

И тетушка Катрин, зайдя к нам через два дня, на сей раз ни словом не обмолвилась о преподобном, хотя прежде честить его на чем свет стоит было у нее чуть ли не единственной темой для разговоров. Даже когда я между делом что-то малозначительное спросил у нее о нем, она, будто не расслышав, мигом переключилась на свою расчудесную коровенку бургундской породы, которую где-то приобрела вчера утром: и раскрасавица какая, рыженькая в пятнышках, и умница, и молока дает – о-го-го! Отца Беренжера с его причудами для нее будто бы больше не существовало. Ну а уж про коровенку мне и вовсе не интересно да и недосуг было слушать – работа по дому отнимала все время и внимание.

Матушка моя нарадоваться не могла: в доме наконец-то появился настоящий мужчина. Такому бы красавчику да жениться еще!.. Только вот с невестами у нас тут в Ренн-лё-Шато… Соседская Натали, к примеру, всем вроде хороша, красавица, какой нигде не сыскать… Да, к сожалению, бедна. Совсем плохо сейчас пошли дела у вдовы Матье. В долгу как в шелку, недавно вон дом заложила… Так что придется мне, как видно, там, у себя в Шампани…

Я не в первый раз вспомнил красавицу Натали. Да если б она только согласилась!.. Хоть бесприданницей, хоть даже с долгами госпожи Матье!.. Как-никак я сам теперь человек не нищий… Думать не желал про всех этих толстушек из Шампани! "Ах, если бы, если бы вправду – Натали!" – после матушкиных слов не переставал думать я. Это имя мелодичным колокольчиком звенело во мне, пока я, не покладая рук, делал все работы по дому.

В отношении работы торопливость моя оказалась не напрасной. На третий день из Шампани пришло письмо от старика Пьера Луазье, моего компаньона по мукомольне. Письмо это было послано сразу же вслед за мной. Оказывается, прямо-таки в день моего отъезда старик Луазье свалился с каких-то подмостков и переломал себе обе ноги. А поскольку без хозяина, беспрерывно приглядывающего за всем, любое дело тут же захиреет, он слезно просил меня как можно скорей возвращаться назад.

Так что, как матушка ни печалилась, было решено, что уже завтра мне следует туда возвращаться.

Накануне, поздно вечером, когда матушка уже спала, а я только собирался ложиться, в окно мое кто-то вдруг тихонько постучал.

Я выглянул. О, Боже, то была Натали Матье! С бьющимся сердцем я выбежал из дома.

— Простите меня, господин Риве… — когда я выбежал, тихо сказала она.

Господи, уж кто-кто – а она могла бы так ко мне и не обращаться, как-никак выросли по соседству.

— Называйте… Называй меня просто Дидье, — смущенно сказал я.

— Да, да, хорошо… Только прошу вас, Дидье, выйдем сначала со двора, я боюсь, госпожа Риве может проснуться… Осторожнее, тут у вас куст, я только что зацепилась… — С этими словами она взяла меня за руку.

Как у меня затрепетало все внутри – словно к самоей душе было это прикосновение!

— Дидье, — после того, как мы отошли от калитки, продолжала она. — Не знаю, говорили вам или нет… Дела наши – хуже некуда. Покойный отец оставил много долгов, и теперь наш дом с хозяйством должен пойти с молотка, а мы с матушкой вынуждены будем оказаться на улице. Я уж у кого только ни пыталась одолжить денег, но вы же знаете нашу деревню… Я слышала, что вы получили наследство, и поэтому… Только ради Господа Бога простите меня!..

Да за что, за что тут прощать?!.. Какая кожа у нее была при свете луны! А эти зеленые глаза, полные мольбы! Боже, какие, право, глаза!

Я спросил:

— Сколько вам… сколько тебе надо?

Оказалось, для погашения самых срочных долгов – четыреста франков.

— Я, правда, не скоро смогу вернуть, — прибавила она, — но, поверьте мне – непременно, со временем…

Да о чем тут говорить! И из-за этого выставлять людей на улицу! У меня было с собой целых семьсот франков. Ни слова больше не говоря, я стремительно сбегал домой и вынес эти злосчастные четыре сотни.

Как сладостно было чувствовать себя ее спасителем, когда протягивал ей эти бумажки!