Когда возвращается радуга. Книга 1 - Вероника Горбачева

— Ка-ак будет угодно, мой го-осподин.

Из сумочки, захваченной с собой, она извлекла два флакона. Добавила в воду успокоительных капелек. Этот эликсир, она знала, благотворно действует и через кожу, и окажется не лишним. Второй пузырёк содержал толику миррового масла, оно тоже пойдёт в ход.

— Кто бы мог подумать, — бурчал Огюст Бомарше, безуспешно пытаясь придать голосу этакое старческое брюзжанье, — что я настолько одряхлел… Молодая красотка греет мне ноги в тазу, ещё немного — и предложит стакан для вставных зубов и напялит ночной колпак. Ммм… не останавливайся, детка, у тебя такие ловкие руки…

— А если бы вы знали, мой господин, какие у меня пальцы… — Ирис подхватила игривый тон, и уже без особых церемоний распорядилась: — Теперь довольно.

— Ну, ещё немного, — тоном раскапризничавшегося ребёнка, ныл «Август».

— Не могу, мой господин. Ваши лилейные ножки уже достаточно распарены и готовы к массажу. Разве вы не жаждете этого?

— Жажду! О, я жажду твоих дивных прикосновений, моя прекрасная сиделка! Продолжай же, своди меня с ума!

«А если за дверью ещё и подслушивают местные шпионы — они услышат то, что им надо» — подумал с удовлетворением. «Пусть потом перескажут всё слово в слово этому надсмотрщику-евнуху. Продолжай, ты молодчина, Огюст. Главное, не увлекись, а то достанется тебе потом от Фатимы…»

Обсушив «лилейные» ноги господина, Кекем заставила его улечься, сама же прыгнула на постель рядом. Не удержавшись, кинула взгляд на мужчину, да так и замерла. Удивительно. Его грудь, виднеющаяся в вырезе рубахи, курчавилась ещё больше, чем ноги… Спаси, Всевышний, женщин от такого богатства, это, должно быть, ужасно неудобно и колко… Но почему-то так и притягивает взор. Она поспешно отвела глаза.

Несколько капель драгоценной мирры на одну ступню, столько же на другую…

— Божественная, — застонал Бомарше, когда тонкие сильные пальцы танцовщицы прошлись по чувствительным точкам подошвы, размяли пятку… и вдруг начали совершать странные движения, будто впиваясь маленькими буравчиками. Каждый такой нажим посылал горячую волну выше, до колен, до бёдер, ещё выше, отзываясь в животе, в груди, простреливая горячими приятными волнами до самой макушки. Ирис всегда хорошо училась. И уроки мастера Али пошли ей впрок.

Бомарше стиснул зубы. «Довольно!» — хотелось ему выкрикнуть, ибо, в самом же деле, не святой он, чтобы удержаться от самого что ни на есть соблазнения. Что творит эта рыжая чертовка, эта скромница? Но внезапно характер движений сменился. «Буравчикам» на смену пришло ласковое поглаживание, и, мало-помалу, естественное возбуждение отхлынуло, на смену ему пришли расслабленность и покой, покой и безмятежность, безмятежность и дрёма…

Уже не открывая глаз, он похлопал ладонью рядом с собой.

— Ещё немного, девочка, и хва…тит… Когда засну — ложись рядом. Лучше будет, если утром нас увидят вместе. И… спасибо…

— Спа-асибо, го-осподин, — успел он услышать в ответ. — А-август… Сла-адких снов…

В кои-то веки Нуха-ханум, она же Злыдня, прекрасно осведомленная о своём прозвище, она же Главная смотрительница и наставница гарема, была довольна. Подаренные франкским послам девы угодили, это считывалось по всему: и по сияющей, словно маслом намазанной, роже Главного евнуха, и по сдержанному торжеству и затаённым улыбкам самих пери, вернувшихся с хальвета — «праздника уединения»… Конечно, вернувшихся, ведь, по устоявшейся традиции, прежде чем окончательно отдать их новым хозяевам или наказать за возможное нерадение, нужно было удостовериться, насколько «подарки» усладили упрямых франков. О, Нуха умела читать и по губам, и по глазам, и по жестам, практически незаметным для неопытного глаза, и для того, чтобы отличить правду от лжи, узреть истинное удовольствие, полученное от ночи любви, либо ужас перед страшной трубой в Босфор, ей не нужно было обладать оком правдовидения, она и без него поняла, что все до единого послы остались довольны. Иначе уже сейчас кто-нибудь из провинившихся дев сдавленно рыдал бы, либо трясся в углу паланкина…

Оставалось дождаться вечерних вестей из Дивана. И надеяться, что, умягчённые жаркими ласками лучших роз из сада Великого Хромца, гяуры пойдут на уступки, которых наверняка жаждет Повелитель, а иначе к чему задабривать христиан? Возможно, после встречи с ними Солнцеликий, преобразившись из Государя в гостеприимного хозяина, как иногда любит проделывать, соизволит сам осведомиться, пришлись ли девушки по вкусу и не заменить ли их на других… Если нареканий на «подарки» не будет — что ж, тогда в гареме закипит работа, всем напоказ, чтобы прочие девы смотрели и завидовали избранницам. Необходимо оформить на каждую деву грамоту о выходе из Сераля и свидетельство о том, что она становится вольной жительницей Константинополя; заготовить приданое — ибо сам Великий будет считаться приёмным отцом, отдающим любимые чада в руки новых покровителей. Аллах сохрани, чтобы в семье мужа или хозяина сочли приданое от султана чересчур скромным! Поэтому будут перетряхиваться кладовые и вытаскиваться на свет перины и тюфяки, подушки и ковры, ценнейшие отрезы на платья, горы обуви, домашней утвари и посуды. Казначею же придётся раскошелиться на пару золотых браслетов для каждой отпускаемой. Прочие драгоценности будущей жене или наложнице подарит муж или владелец, это уж как решится, но он же в любой момент вправе их отобрать у провинившейся супруги; а вот те украшения, что попадут к ней с приданым вместе с мешочком золотых — её собственность, личная и неотторжимая. И, не приведи Всевышний, но ежели дойдёт дело до развода, муж обязан будет вернуть оставленной им женщине всё до головного платка, до единой монеты, дабы и в разводе бывшая жена могла жить достойно. Велик и справедлив Повелитель, одобривший законы, установленные предшественниками, и теперь строго следящий за их соблюдением.

Итак, окончательная судьба дев определится вечером. А пока что — «подарки» переселили в отдельные покои, но позволили прочим одалискам навещать подруг: и правильно, пусть поговорят, посплетничают, а новенькие заодно наберутся ума и опыта.

Удовлетворённая, Злыдня окинула почти материнским взором истомлённых бессонной ночью девушек, разместившихся в просторной светлой комнате. Прекрасно. Даже Кекем не подвела. Ох уж, эта Кекем… И как она её проглядела? Вот что значит — предубеждение. Девчонка с малолетства казалась дурнушкой, да ещё это её заикание… Нет, Нуха никого не винит, но запомнит этот урок на всю оставшуюся жизнь: работать нужно даже с самыми безнадёжными. Тогда, глядишь, и она выведет в султанши свою фаворитку.

Впрочем, сейчас она возлагала надежды на двоих: Марджину и Нергиз. Нуха не Нуха будет, если не сосватает Его Султанству обеих. Это же два прекрасных цветка, столь изысканно оттеняющих друг друга. И тогда, когда они вознесутся, посмотрим, долго ли продержится выскочка Гюнез, а заодно и её покровитель…

А тот, как шайтан из табакерки, не замелил выскочить, стоило за Злыдней закрыться узорчатым дверям покоев новых счастливиц.

— Нуха-ханум, — прошипел вместо приветствия. — Что я слышу? Верить ли мне своим ушам?