Теория и практика - Дарси Блейк

– Ты очень любил деда?

– Да, он был удивительным человеком. Он вложил много труда в создание «Хэйуорд Инвестментс». – Джордан усмехнулся. – Но играл он так же самозабвенно, как работал.

– Тебе повезло, что он с тобой занимался. Я слышала, что бабушки и дедушки гораздо снисходительнее к детям, чем родители.

Джордан, укладывавший шары, поднял глаза.

– Твои родители были слишком строгими?

– Мать – да. Думаю, я постоянно напоминала ей о ее неудаче в первом браке.

Джордан подумал о своих родителях. Мать оставила семью, когда Джордану было пять лет, а отец меньше чем через год женился снова.

– А мои обычно подкидывали меня нянькам, когда же не получалось, меня забирал дед.

Бет вскинула брови.

– Нянькам? Во множественном числе?

– Ни одна нянька не задерживалась надолго. Видишь ли, с ними вечно случались какие-то неприятности: то в постель попадет лягушка, то в чашке чая окажется гусеница. Наверное, наш дом был заколдован.

– Просто фильм ужасов какой-то.

Джордан усмехнулся.

– Это случалось не очень часто, только когда я начинал скучать по деду. А ты? Как ты терроризировала своих нянек?

Бет улыбнулась, вспоминая.

– Самое страшное, что я делала в детстве, – это прогуливала школу.

– Не могу представить, как доктор Ормонд прогуливает занятия. Должно быть, это была Бет. И чем же ты занималась, когда прогуливала уроки?

Бет задорно усмехнулась.

– Может, играла в бильярд?

– Неужели?

– Ты скоро это узнаешь.

Бет повернулась и решительно подошла к бильярдному столу.

– Вообще-то сначала неплохо нанести на кий мел.

Джордан показал, как это делается, и Бет скопировала его действия.

– Док, ты способная ученица.

– Я же Бет, не забыл?

Усмешка Джордана стала еще шире.

– Туше. Когда мы с дедом играли, мы, бывало, делали ставки – так интереснее.

– Конечно, интереснее, – согласилась Бет. – А ты когда-нибудь играл в бильярд на раздевание?

– Да, это вроде покера на раздевание. Если ты выигрываешь первую партию, то говоришь мне, что я должен снять, а…

– Я знаю, какие ставки в покере на раздевание, – небрежно бросила Бет с таким видом, будто играла в такие игры каждый день. Внезапно она оказалась достаточно близко, чтобы пробежать пальцами по пуговицам рубашки Джордана. – Конечно, здесь мы, наверное, не сможем раздеваться по-настоящему – во всяком случае, если хотим оставаться Джорданом и Бет, – но мы можем делать это понарошку. Я буду тебе рассказывать, что я снимаю, а ты будешь представлять, как это происходит. – Она придвинулась еще ближе и будто ненароком задела его бедром. – У тебя ведь богатое воображение, правда?

– Да.

Воображение у Джордана было не только богатое, но и очень живое. Сейчас, например, он отчетливо вспомнил момент, когда с Бет соскользнуло полотенце и упало на пол. А затем воображение живо нарисовало ему другую картину: Бет лежит на бильярдном столе в чем мать родила.

– Мой удар первый.

Бет подошла к столу и остановилась возле сложенных треугольником шаров. Провожая ее взглядом, Джордан заметил, что, когда она наклонилась над столом, ее юбка задралась на пару дюймов. Не меняя позы, Бет оглянулась и игриво поинтересовалась:

– Что мне делать дальше? Есть предложения?

Позже Джордан попытается понять, что подействовало на него сильнее всего: огонь ли в ее взгляде, обольстительное приглашение в голосе или двусмысленная поза. Вероятно, все вместе. Но сейчас он совершенно точно знал только одно: что не может устоять перед Бет. Он боялся, что, если сейчас подойдет к ней, прикоснется…

Джордан сделал шаг вперед. Бет выпрямилась и усмехнулась.

– Глазам своим не верю!

– Что такое?

– Я всего лишь была самой собой, Бет Ормонд. Признаться, я не верила, что смогу это сделать, но у меня получилось! Я вижу по твоим глазам.

Джордан прищурился. Выходит, Бет его дразнила! Наклоняясь над бильярдным столом и задавая свой двусмысленный вопрос, она совершенно точно знала, как это на него подействует! Знала она и то, что при наклоне у нее задерется юбка.

– Ты меня удивляешь.

Только произнеся эти слова, Джордан вдруг понял, насколько они верны. Ему подумалось, что вряд ли он когда-нибудь разгадает Бет до конца. Но в игру, которую она затеяла, могут играть двое. Он слетка стукнул своим кием по кию Бет.

– Если ты повернешься, я тебе продемонстрирую свое мастерство.

Бет снова усмехнулась.

– А вот это вряд ли.

Она посмотрела на открытую дверь, соединяющую бильярдную с баром. Джордан проследил направление ее взгляда и увидел, что народу в баре еще прибавилось. Некоторые стояли со стаканами в руках почти у самой двери бильярдной.

– Сомневаюсь, что ты захочешь, чтобы тебя арестовали… – Бет посмотрела на него смеющимися глазами. – Кстати, что именно ты имел в виду?

– Бет, ты играешь с огнем!

Она засмеялась так заразительно, что Джордан не мог не улыбнуться.

– Веди себя, как хороший мальчик.

Джордан повиновался, чем удивил самого себя. Послушание никогда не относилось к его достоинствам – наверное, потому, что он не видел в нем проку. Однако удивляться не стоило, под влиянием Бет за последние полтора дня он переделал много такого, что раньше было не в его духе.

Прислонившись к стене, Джордан стал наблюдать, как Бет снова наклоняется над столом. Но вместо того, чтобы начать игру, она стала неторопливо поглаживать кий. Джордан завороженно наблюдал за ее рукой. Пальцы у Бет были длинные, нежные, но он помнил, что они могут быть и сильными, требовательными. Бет выпрямилась, приподняла и опустила плечи, словно разминаясь перед соревнованием. Затем раздвинула ноги и снова наклонилась над столом.

Будь они одни, Джордан мог бы подойти к ней и… Боковым зрением он заметил, что кто – то заглянул в бильярдную и снова вышел. Запереть дверь ничего не стоило, тогда он мог бы подойти к столу, наклониться над Бет… Она бы ахнула от удивления, а он прошептал бы ей на ухо: «Ты меня не знаешь, я ни за что не скажу, как меня зовут». Затем он в подробностях расписал бы Бет, что собирается с ней сделать, и перешел бы от слов к делу, комментируя каждое свое движение. Он живо задрал бы на ней юбку до самой талии, расстегнул бы «молнию» на своих брюках и прижался бы к Бет, чтобы она почувствовала, как его возбужденная плоть упирается в ее тело. Их разделяла бы только ткань ее трусиков, да и то ненадолго. Он нагнул бы ее к столу и сорвал этот последний шелковый барьер. А потом зарылся бы в нее, погрузился до конца, забылся…