Лучи уходят за горизонт. 2001-2091 - Кирилл Фокин

Алессандро продолжал время от времени мысленно возвращаться туда, где новый человек пришёл в мир на его глазах. Он ведь никогда не видел родов. У него не было семьи — была девушка, да, она жила в Риме, они собирались пожениться, и он уже сделал ей предложение, но это случится, когда (если) он вернётся живым и (хочется верить) невредимым домой, и, может быть, в будущем сможет увидеть, как из тела его жены на свет появляется их сын или дочь.

Алессандро хотел проверить на практике, какие чувства испытывает отец при родах.

«Мне тридцать два, — думал Алессандро, — и даже если ребёнок у нас родится ровно через год, то ему будет двадцать, когда мне уже будет за пятьдесят. Это будет две тысячи сорок пятый… Через двадцать лет моя жизнь будет клониться к закату, а его — только начинаться… Ему предстоит жить в мире, который моё поколение ему оставит. И ради этого я сижу сейчас здесь, потею и не шевелюсь, хоть у меня чешется шея, дрожат ноги и руки. Ради этого через десять минут я шагну из люка в пропасть… За моих детей, за всех наших детей, даже за то несчастное маленькое существо, родившееся от выродка… Я и мои друзья шагнём в пустоту, чтобы победить плохих ребят и сделать этот мир чуть-чуть лучше».

Он читал дискуссии в Интернете, смотрел телевизор и знал, что говорят про эту войну. Не диктатор Нгау спонсирует террористов. Не диктатор Нгау убивает европейцев и китайцев, он не имеет никакого отношения к тому, что творится внутри стран, которые выступили против него. Он был бы счастлив забыть про их существование, он не собирается развязывать войну. Войну развязывает Совет Безопасности ООН, войну ненужную, войну, где будут погибать люди, не имеющие к Таиланду ни малейшего отношения.

Последние двадцать лет — всё одно и то же, ничего нового. Да, диктатор Нгау не убивает европейцев и граждан КНР, диктатор Нгау вообще не может причинить вред никому, кроме жителей собственной страны. Но в этом-то всё дело. Когда нацисты разевали пасть на евреев в Германии 1930-х, мир вокруг молчал, потому что «это не наше дело». Когда такие, как Гитлер, устраивают геноцид у себя в стране, мы повторяем: «это не наше дело». Когда исламские радикалы отнимают у людей право на нормальную жизнь, запрещают книги и Всемирную сеть, заставляют жить по шариату, мы опять говорим: «это не наше дело».

Но мы живём на одной планете, и пора открыть глаза. Зло не истребить, если делать вид, что его не существует. Диктатор Нгау действительно ничем не может навредить мировой безопасности и стабильности, и политики из Чжуннаньхая, Кремля или Белого дома не должны бы думать о нём ни в какой другой плоскости, кроме извлечения прибыли из отношений с ним.

И всё же ранним утром 11 сентября 2025 года за головой диктатора в Бангкок отправилась настоящая интернациональная армия. И солдаты этой армии, такие как Алессандро Вита, не задавали себе лишних вопросов и не интересовались, с какой это стати они должны сражаться и проливать кровь за неизвестных людей, да ещё так далеко от дома. Сегодня это неизвестный тебе тайский крестьянин, завтра — твой сосед по двору, чьего имени ты не запомнил. В чём разница между первым и вторым?

Никакой, считал Алессандро. Разницы нет. Потому что мы все — люди. И плохие парни, уроды всех рас и видов, мрази, которые думают, что им всё сойдёт с рук, потому что никому в этом мире нет дела до справедливости, заблуждаются. Потому что дело есть нам. И мы придём за их головами везде — от Ирака до Таиланда. Мы настигнем их везде, им не скрыться. Мы вездесущи, и все преступники получат по заслугам. Мы не военные — мы каратели, мы палачи.

Алессандро вспоминал 11 сентября другого года.

Теперь на месте башен-близнецов, не без гордости вспомнил он, отстроили новый комплекс. И там, где недавно виднелись печальные призраки Всемирного торгового центра, где был музей и где по ночам ввысь устремлялись два голубых луча, напоминая городу о трагедии, теперь вновь кипит жизнь — и новые небоскрёбы, на пятьдесят метров выше прежних, смотрят на Гудзон.

Алессандро сомневался, что хоть один из организаторов теракта дожил до этого дня. Но втайне он надеялся — желал, чтобы хоть один уцелел. Чтобы хоть один седой имам — из тех, кто призывал сжечь США в ядерном пламени, обращать неверных в ислам или вырезать, как скот, из тех, кто обещал молодым паренькам-шахидам девственниц в раю — выжил.

Сумел бы скрыться, убежал и — продолжая жить в вечном страхе, опасаясь каждого шороха, зная, что расплата неминуема, не имея дома, страдая и мучаясь, проклиная Аллаха — он бы увидел эти новые сияющие на солнце небоскрёбы, их отражение в синеве Гудзона. Увидел бы, что люди вновь ходят по этажам, куда двадцать лет назад он направил самолёты, увидел бы, что американцы и люди со всего мира ходят там без страха, что христиане носят нательные кресты, а женщины не скрывают лица под паранджой.

И пусть эта старая облысевшая гнида с поседевшей бородой рыдает, потому что жизнь прошла напрасно. Им не удалось то, чего они больше всего хотели, — не удалось вселить в нас страх.

В наушнике раздались команды. Алессандро открыл глаза и пробежал взглядом по сводке данных. Через пять минут высадка.

— Готовсь, ребята! — крикнул он, поворачивая голову к своим. — Пять минут!

Те оживились, привычно проверяя оснащение и парашюты за спинами. Один за другим они поднимались со своих мест, отстёгивали ремни и надевали лицевые маски. В визорах их чёрных шлемов горели красные огоньки, и Алессандро пришло в голову, что подобный дизайн сделали специально — воин должен внушать страх. Ребята в лицевых масках и в камуфляжных костюмах, с ранцами парашютов и автоматами взаправду походили на тёмных ангелов, пришедших собрать урожай грешных душ.

«Что же, — усмехнулся Алессандро, — так и есть. Мы идём за душами грешников…»

— Три минуты, — напомнил ему голос в наушнике. Вслед за этим он услышал переговоры командиров. Три отряда уже выбросились, на подходе была тяжёлая техника. Судя по всему, враг не ожидал атаки, его даже не было в зоне видимости. Значит, самое сложное, что предстоит на первом этапе, — перегруппировка. Алессандро был спокоен за своих ребят: штурмовой спецназ войск Евросоюза, лучшие из лучших, они знали своё дело.

Раздался предупредительный сигнал, и задний люк самолёта медленно опустился, как трап, приглашающий всех желающих ступить в черневшую под ними грозовую тучу. Лучи восходящего солнца освещали голубое утреннее небо вокруг, внизу сгущались тёмные облака.

— Трахнем их! — крикнул Алессандро и с удовлетворением услышал ответное:

— Да сами трахнемся!

Они выстроились у люка. Алессандро встал в первом ряду и размял шею, хрустнув суставами. Тремор прошёл, но сердце билось, как перед самым первым прыжком.

Сигнал. Переглянувшись с ребятами, Алессандро пробежал два метра до люка и нырнул в бездну, отдавшись на волю бури. Он почувствовал её кожей, ветер льдом резанул незащищённые уголки шеи, он услышал его завывания и полетел куда-то вбок — его сносило потоком воздуха.

Он развёл руки и ноги, став похожим на бабочку; повернул голову направо, наблюдая за падением своих ребят, и на несколько секунд оказался ослеплён солнцем, пока визор не уменьшил яркость изображения. Через несколько секунд солнце пропало, пропало и голубое небо — Алессандро теперь смотрел только вниз, через серую тучу. Темнота обступила его, он летел как в тумане; вдруг на секунду всё прояснилось, сверкнула молния. И ещё одна. И ещё.