Вранье - Жанна Тевлина

– Из каких Черновцов? Шур, ты чего?

– Что за малой? Ты же москвичка, Лида!

Лида задумалась.

– А как надо?

– Ну, я не знаю. Ребенка там.

Она громко расхохоталась:

– Скажешь тоже, Сереня – ребенок! Лоб здоровый.

– Ну, значит, скажи «Сереня».

– Ладно, договорились. Мне надо Сереню покормить. А через час мы с Додиком у тебя. Ты Додика не обижай, он с Борькой работает. Шур, а ты покушай чего-нибудь или хоть чайку попей с круассанчиком. Полегче станет. – И она повесила трубку.

Ритин день рождения решили справлять вдвоем. Сидели в открытом ресторанчике рядом с набережной. Коротко обсудили, что тридцать восемь – еще не возраст. Тем более в Израиле. Здесь живут до ста двадцати. Во всяком случае, это первый тост, который произносят за каждым столом: «Ад мэа ве эсрим!» До ста двадцати! Видимо, знают, что говорят. Шура вспомнил о Фиме с неудавшейся машкантой. История была обычная, и это удручало.

– Шурик, это восток…

– Какой восток?! И ты туда же! Повторяем, как кукушки. Кто? Мы восток? Мы же сами становимся такими! Я тебе о Славке Додине рассказывал?

– Нет, кто такой?

– Ну, сын маминой приятельницы. В Иерусалиме живет. Он девять раз сдавал экзамен на врача. И сдал. А эти уроды в министерстве потеряли документы. И все, чешите грудь! Сдавайте дальше. Теперь в дурке слушает, что будет хорошо.

– Ужас!

– А что ужас? Всюду такой же ужас.

– Шурик, но они же не нарочно теряют…

– Конечно же не нарочно, они тебе зла не желают, они все мотэки, сладкие дяди и тети. Только им плевать, если ты потом нечаянно умрешь. Знаешь, как это называется? Преступная халатность. Сильных, правда, боятся. Стараются угодить. А слабого затопчут. Не со зла. Так получилось. Даже сочувствуют первые пять минут. Извини, мол, надо было быть сильным.

Помолчали. Рита тихо сказала:

– Вот Гарин, тот выживет.

– Значит, он сильный?

– В каком-то смысле да.

Шура усмехнулся:

– А что же у вас с ним не склеилось?

Рита глянула на него испуганно и покраснела:

– Все-таки похвастался, скотина.

– А чем же тут хвастаться?

– Ну, как же! Мужская победа… Раз-два, и до свидания. Я, правда, переживала. А сейчас мне даже смешно. Шурик, об этом, наверное, не говорят, но я скажу. Ты в миллион раз лучше! Даже не то… Ты правда мужик.

– А что, у вас что-то было?

Рита разозлилась:

– Только не надо дураком прикидываться, ладно?..

Он уже все понял – и знал, что надо остановиться, замолчать, но хотелось сделать себе больнее, чтобы доказать, что весь мир – дерьмо, и выхода нет, и кругом вранье.

В эту ночь он со всей силой и страстью доказывал, что он действительно лучше, и у него получилось, но не было любви.

Шура проснулся от ощущения, что он задыхается. Он лежал весь потный, и даже простыня была мокрая. Губы пересохли, и он стал шарить по полу в поисках бутылки. С трудом открыл пластиковую крышечку и начал жадно глотать воду. И тогда он все вспомнил. Значит, началось.

Днем прибежала Фира. Он никого не ждал, был в одних трусах. Метнулся в ванную одеться, но Фира его не пустила:

– Я вас умоляю! Что я голых мужчин не видела? Целлофан купили?

– Какой целлофан?

– Шура, вы меня пугаете.

Она поставила на пол изящную коробочку с противогазом и прошла в комнату.

– Нет, вы же ничего не подготовили!

Шура сказал виновато:

– Я как раз сегодня собирался…

Фира на какое-то время задумалась, потом решительно заявила:

– Одевайтесь. Вместе пойдем. Я на Шмульке видела хорошие рулоны. Вроде недорогие.

Шмулькой называли улицу Шмуэль-а-Нацив. На ней было много маленьких магазинчиков, торгующих товарами первой необходимости. Последние дни таким товаром стал целлофан. После объявления о вводе американских войск в Ирак правительство Израиля обратилось к народу с призывом проявить терпимость и принять необходимые меры безопасности. Ирак конечно же пойдет по пути шантажа и сделает заложником Израиль. Скорее всего, это будет химическая или бактериологическая атака. Ну, а мы не можем ждать милости от природы. Наша задача – обезопасить себя. В первую очередь было предложено проверить наличие и исправность противогазов, которые лежали в каждом доме в компактной упаковке. Без противогаза на улицу выходить не рекомендовалось. Ну и вторая, эксклюзивная мера – целлофан. Им следует заклеить все имеющиеся окна в одной из комнат, в ней же оставить запас воды на продолжительный период времени. Какой именно – не уточнялось. В случае атаки все члены семьи запираются в комнате, надевают противогаз и ждут дальнейших указаний. По телевизору наглядно демонстрировали, как правильно обустроить такое убежище. Шура вспомнил старый анекдот, кажется, про армянское радио. Что следует делать в случае атомной войны? Надеть белые тапочки и медленно отползать к кладбищу.

Образцы целлофана были выставлены на улице. Люди подходили, приценивались, подолгу торговались. Фира уже осматривала третий образец, ее все время что-то не устраивало. Шура не спорил. Пока возвращались, она подробно инструктировала, как следует все развесить, чтобы успех был гарантирован. Шура кивал. Рулон был тяжелым. Фира внезапно остановилась. Спросила подозрительно:

– А в какой комнате вы собираетесь вешать?

– Ну… наверное, в маленькой.

Обе комнаты были одинаково маленькими, но Фира его поняла:

– Я так и подумала! Идемте вместе. Я хочу спать спокойно и знать, что вы в безопасности.

Дома долго приделывали целлофан. Фира настояла, чтобы обклеили именно спальню, а то может не хватить времени перебежать в салон. Вначале он вяло сопротивлялся, а потом решил, что вечером все равно все сдерет, и нечего зря нервировать старушку, да и самому силы тратить. Кто ж это выдержит ночь в Израиле в закупоренной комнате? Никакой атаки не надо. К вечеру замотался, лень было начинать всю процедуру заново, да и мысли дурацкие лезли. Как так можно жить? Быть бессменным козлом отпущения. Местные жители принимали ситуацию как должное. Так жили и так будем жить. Эта покорность унижала, он даже сцепился с продавцом в табачной лавке. Возмущался, призывал к активности. Тот спросил:

– А что делать?

Шура не знал. Единственное, что приходило в голову: не жить здесь. Но он жил, и другие жили.

Он встал с кровати, включил свет и подошел к окну. Начал яростно срывать целлофан. Пленка сидела крепко, он сдирал ее клочьями и затаптывал ногами. Какой бред! Бред и нелепость! Что он делает один, в чужой стране? Вдруг пришла спасительная мысль: мама. Может быть, она испугается и передумает? И тогда останется надежда, и не будет висеть на нем это тяжелое бремя ответственности и вины за неверное решение. И все еще можно будет переиграть. Отец как-то сказал: «Ты тратишь столько сил на то, чтобы решиться. Испытываешь себя на прочность. А под конец ждешь одобрения. Зачем?» Шура тогда спросил: а вдруг я ошибусь? Значит, ошибешься. Он подошел к телефону и набрал Ритин номер.