Карлики смерти - Джонатан Коу

Странное это чувство – ощущать одиночество и в то же время бояться, что с тобой может кто-то заговорить. Постепенно, часов через десять, одиночество стало брать верх. Мне отчаянно захотелось кого-нибудь увидеть, а все мое положение начало казаться до того шатким, что я – впервые – задумался, не пойти ли и не сдаться полиции. Вероятно, лучше всего будет в итоге чистосердечно во всем признаться. Кто знает, может быть, они уже выследили и настоящего убийцу, и никакое подозрение на меня не падет вообще. Они мне обрадуются, я стану ценным свидетелем и, вместо того чтобы стоять на пороге нескончаемого кошмара, смогу все это свернуть и выбросить, чтобы оно больше никогда меня не беспокоило. О господи, только бы это оказалось правдой.

Конечно, мужества проделать это самостоятельно мне недоставало. Если я намерен пойти и сдаться, мне нужен тот, кто мне поможет – отведет меня в участок и будет готов подтвердить мой рассказ. В Лондоне у меня всего один друг, на которого в таком деле можно положиться, и просить его об этом было бы чересчур. До ужаса чересчур. Но выбора у меня на самом деле не оставалось. Если, конечно, вдуматься.

Еще два часа у меня заняло дойти пешком до дома Тони, в Шэдуэлл. Я как можно дольше держался поближе к реке, а потом, прикинув, что зашел достаточно далеко, свернул на север. Когда я добрался до места, время, должно быть, близилось к половине одиннадцатого. У них с Джудит был маленький, сравнительно современный домик в жилом микрорайоне. Целую вечность я простоял на крыльце, беспокоясь, какое впечатление произведет на них мой вид, не в силах вообразить, как я хоть сколько-нибудь связно расскажу им, что со мной случилось. Даже подумал было опять сбежать. Помедлил еще, поколебался, подумал, весь вспотел и затрясся. Наконец позвонил в дверь.

Джудит мне открыла почти сразу же. На ней было пальто поверх того, что казалось (судя по тем фрагментам, какие я смог разглядеть) самым парадным нарядом, а причесана она была безупречно. Увидев меня, она вовсе не удивилась – напротив, ей явно полегчало.

– Уильям, ну наконец-то! – сказала она. – Мы уже сами не свои. Все утро названивали тебе на автоответчик. – Не успел я и рта открыть, как она обернулась и крикнула вверх по лестнице: – Все в порядке, Тони, он уже здесь!

Тони сбежал вниз. На нем был светло-серый костюм и узкий галстук.

– Джудит была убеждена, что ты забыл, – пояснил он. – Мы немного заволновались, когда всю ночь не могли тебе дозвониться, понимаешь. Решили, что ты куда-то уехал на выходные.

– Нет, я был… у Мэделин дома вчера вечером, – сымпровизировал я, не вполне при этом солгав. Я ни малейшего понятия не имел о том, что происходит.

– Пойдем в кухню, – сказала Джудит, – я тебе покажу, что тут и как.

Идя за ней в кухню, я вдруг сообразил. Сегодня же утро воскресенья, я должен весь день присматривать за Беном, пока они ездят в Кембридж на свой торжественный обед: я им это пообещал больше двух недель назад. Как и следовало ожидать, я начисто об этом забыл.

– В холодильнике салат остался, – говорила Джудит, – и немного киша. Вам с Беном хватит, только огурцов ему не давай, он их в рот не берет. Почему – не спрашивай. Такой у него возраст. Он тебе покажет, как включать видео, и, возможно, захочет, чтоб ты с ним в компьютерные игры поиграл. Чая много, молока тоже. Молоко он любит с клубничной своей фигней. Это просто, нужно только размешать.

Ну что я мог сделать? Я уже было собрался выдать им полное объяснение – изложить более фантастическую цепочку событий, чем можно сочинить, в надежде, что они мне поверят и придумают, как тут мне помочь. Но теперь сделать этого я не мог. Обстоятельства снова повлекли меня за собой, потащили прочь из того царства, в каком можно принимать решения и применять свободу воли.

– Он сейчас в гостиной, – сказала Джудит. – Гостей встречать не желает. Не спрашивай почему. Такой у него период. Но тебе станет полегче, когда начнешь с ним разговаривать. Если попробует швыряться в тебя чем-то, просто шлепни его хорошенько. Обычно помогает.

В кухню вошел Тони, позвякивая ключами от машины:

– Пойдем, милая, а то опоздаем.

Джудит взяла перчатки, и я вышел проводить их обоих к дверям.

– Насчет пианино не стесняйся, играй, – сказал Тони. – Думаю, вернемся не позднее четырех.

– Печеньем угощайся, – сказала Джудит.

– Пластинки крути, если хочешь, – сказал Тони.

– В буфете есть пиво, – сказала Джудит.

– Отдохните хорошенько, – сказал я.

И они ушли.

Из гостиной доносилось попурри тихих электронных чпоков, посвистов и бульков – похоже, это предполагало, что Бенджамин счастливо поглощен какой-то видеоигрой. Я сунул голову в дверь – убедиться.

– Привет, – сказал я.

– Здрасьть.

Мне кажется, Бенджамину тогда было лет восемь. Очаровательное дитя, румяное и бодрое – и он уже проявлял все признаки родительского интеллекта. От телеэкрана не отрывался, но у меня не сложилось впечатления, что он со мной груб.

– Я пойду на пианино поиграю.

– Ладно.

У Тони было очень хорошее фортепиано, которое он по дешевке купил на распродаже Королевского колледжа музыки или еще где-то. Я на нем играл всего пару раз, и даже худшие мои импровизации звучали пристойно. Провести с таким инструментом весь день – наслаждение, каких мало, иными словами, но едва я сел за него и открыл крышку, случилось странное: я понял, что не могу играть. Даже когда положил руки на клавиши, выбрал аккорд и сделал глубокий вдох – не сумел заставить себя взять ни одной ноты. Попробовал приступить я, должно быть, раз десять. Вспоминал стандарты, вспоминал оригинальные мелодии, думал о классических пьесах, но начать ни одну так и не смог. Все это было как-то чересчур. Убийство, бегство от полиции, эта жуткая ночь на холоде, понимание того, что Мэделин я больше никогда не увижу, – все это мучило меня слишком уж долго, и тут я наконец не выдержал. Я уронил голову на руки и оперся на фортепиано – и, хотя на самом деле не плакал, все тело мое сотрясалось от рыданий.

Долго, по-моему, это не продлилось. Спазмы вскоре утихли, но я не отрывался от фортепиано – лежать на нем мне было до странного удобно. Поднялся я лишь после того, как сообразил, что в комнату вошел Бен и смотрит на меня. Не знаю, сколько он там простоял.

– Хочу гулять, – мрачно произнес он.

* * *

Как только Бена укутали в его маленький пуховик, шерстяную шапку и перчатки – вышли наружу, и я запер дверь.

– Куда хочешь пойти? – спросил я.

– Пошли к затону.

Утро, на мой взгляд, было не самое приятное для прогулок. Слишком холодно, для начала, вчерашний ночной туман еще не рассеялся. У меня, конечно, имелись и свои причины не хотеть выходить наружу, но я не видел вреда от быстрой вылазки, если Бену это нравится. Может, прогулка и меня успокоит, раз уж о фортепиано (обычно лучшем для меня средстве) сейчас, казалось, речи и быть не может. Серость этих улиц Восточного Лондона, странная зябкая дымка, окутавшая весь район, приятно гармонировали с моим настроением. У меня было такое чувство, словно я способен на каждом углу учуять тайну, и мне очень нравилось слышать разрозненные случайные звуки тихого воскресного утра – заводились машины, кричали дети – и видеть, как вдали, над серой беспокойной Темзой, волнами откатывается туман.