Нет царя у тараканов - Дэниэл Ивен Вайсс

Внезапно рядом возник образ Оливера. Вроде расстроен. Я с тобой не слишком суров, здоровяк? Может, я преувеличил наше несходство? В конце концов, мы же соседи, у нас одни цели: хорошая еда, хорошая телка и крепкий сон. Нет смысла из-за этого ссориться.

Погоди-ка. Меня не проведешь. Ты – жирный лентяй, самовлюбленный, невоспитанный мужлан, остальные слишком благопристойны, чтобы все высказать тебе в глаза – оттого они тебя и терпят. Черт возьми, Олли, твоя жена скучна, и сисек у нее нет – может, ты и не виноват? Может, ты просто напуганный 250-фунтовый щенок, пусть и с шакальим сердцем? Неважно, Олли, неважно. Бог с тобой.

Лиз, лисичка-чистюля, златовласая насмешница. Будь в твоей восхитительной головке хоть половинка мозга, ты бросила бы этого недоумка. Колоссальной неуклюжей пиявкой он сосет из тебя соки. Я дал тебе с Айрой шанс, Лиз. Айра уважает тебя – или делает вид. Но, блин, даже я его слушать не могу – почему ты должна? Я тебя прощаю, Лиз. Ты милая и безвредная, мне нравится обонять твои духи и прятаться под высокими каблуками. Бог с тобой.

Руфь, тебя извинить труднее, свинья, ты умна, и у тебя есть класс. На черта тебе сдался этот лицемерный нытик? Не только в желеобразных бедрах и заливной заднице дело, ведь так? Послушайся собственного превосходного ума. Не тушуйся из-за целлюлита – он неотвратим, куда ни плюнь, он – точно спора. Что, не так? Или это высокомерие животного, наделенного феромонами? А может, ты и права, род людской не предложит тебе ничего лучше Айры? В таком случае ты выбрала неплохую квартирку. Чертовски уютную, пока ты не пустила в кухню этого чужака. Я по-прежнему не понимаю, на фига он тебе, но, наверное, тому есть серьезные основания. Бог с тобою, крошка Руфь.

Что до тебя, Айра, лысый пидор с обмякшим хером… Как я могу простить мой разрушенный дом? Или гнусавый голос, проповедующий гнилой гуманизм так, что слышно во всех щелях, которые ты мне оставил? Но отдаю тебе должное, Айра: ты забияка. Чтобы остановить меня, ты пошел на жертву. Я так и слышал, с каким скрипом тормозят твои железы. Я свалил на тебя блондинку – разве нет? Остренькие сиськи и костлявый холмик вдавился в твое недостойное ватное тело. И что делаешь ты? Опускаешь голову, принюхиваешься, крадешь касание или просто тискаешь ее, как любой нормальный мужик? Проклятье! Слизняк за это время больше слизи бы навалял. Нет, ты сваливаешь, а она лежит, мечтая, чтобы ее трахнул хотя бы обрезанный член, но она колеблется, потом чувствует, что нежеланна, потом она унижена. Пока ты скулил о своем драном костюме, ее белокурый хохол на лобке искрился росой. А то я не знал, что ты станешь подавлять эрекцию, думая о республиканской конвенции или кальмарах. Ты ведь джентльмен, ты избавишь девушку от неловкости. Будет тебе, Айра, – отказаться от шиксы, чтобы достать меня? Но – неважно. У тебя хорошая женщина – может, купишь ей какую-нибудь безделушку? Женщины любят подарки; деньги – людские феромоны. С таким самодовольством ты ее потеряешь, Айра. Ты дешевый, малодушный мудак, но не знаю… все-таки бог с тобой…

Ночью я проснулся. Я лежал на спине в шкафу. Вокруг жуткими футуристическими небоскребами толпились бутылки. Я ужасно замерз. Едва шевельнувшись, я ощутил начало похмелья. В каждом ганглии пульсировали болевые куранты. Но зато голова прояснилась.

Шарфы, арбузные косточки, предохранители. Что за дерьмо? Слишком сложно. Слишком по-человечески. Шрамы книжной юности. Проблема проста – я хотел вытащить деньги, а значит – свести Айру с Элизабет. Но это, понял я теперь, в такой жалкой моногамной дыре невозможно, пока не уйдет Руфь. Какая женщина лучше? Кто бы победил? Я решил выяснить сейчас же.

Оливер и Элизабет, точно виновники торжества на поминальных бдениях, лежали на спинах параллельно, одеяло натянуто по грудь, так ровно, будто кровать сделали вместе с телами. Некоторое время я наблюдал, но ни один не шевельнулся. В номинации «близость» Элизабет имела шансы, но в этом состязании имелся только один критерий. Я уже снизил ей оценку в отборочном туре с Айрой.

Я пролез под одеяло у нее на плече и прогулялся по простыне до запястья. Я и не думал, что она пахнет так влажно и густо. Мило. Но сегодня аромат не важен. Я продолжил путь по скользкому атласу, поскальзываясь и растягивая сочленения, пытаясь разглядеть какие-нибудь биологические ориентиры. Первая часть тела, что мне попалась, – запястье. Однако ночная рубашка, похоже, уходила во тьму вечности. Я так далеко не хочу. Интересно, у Оливера такие же ощущения? Несмотря на соблазн тут же объявить победительницей Руфь, я должен идти дальше. Нельзя жить, сомневаясь.

Я знал, что рука лежащей женщины – где-то на уровне вульвы. Тем противнее шагать по ночнушке снаружи, зная, что меня ждет такая же прогулка внутри. И кроме того, я зашел далеко, но все еще не обнаруживал и слабого дуновения феромонов. Может, это была и не самая вдохновенная идея.

Примерно через час я добрался до подола, чопорно обвившего лодыжки. Первое очко в пользу Элизабет; по упругой коже легко идти. Растительность на ногах срублена под корень, так что эту часть пути я преодолел очень быстро. Миновал колени и зашагал вверх по бедрам.

Но если я там, где предполагаю, то уже должен задохнуться в испарениях. Под одеялом я ничего не видел. Я уже подумал, не заблудился ли, часом.

И тут я врезался во что-то скользкое и тугое. Из такой же ткани, что и ночнушка. Тугое – видимо, из-за волосяной прокладки. Значит, я врезался в пару трусиков.

Элизабет, как же так можно? Под плотным атласом размножаются вагинальные микробы! У нее, наверное, железная воля, раз она беспрерывно не чешется. А может, она фокусница, отвлекает людей, зарываясь в трусики себя поскрести.

Ах, если бы она это сделала сейчас. Я миновал ее бедра и пересек талию, но эластичные трусики плотно прилегали к телу. До феромонов я так и не добрался.

Я проделал длинный путь, а тот, что мне предстоит, – еще длиннее. Почему бы мне, хоть на мгновение, не стать Сирано де Бержераком насекомого мира, комаром, и сунуть нос ей под одежду – на пробу, лишь глянуть на товар? Я сердито мочалил нитки жвалами. К моему удивлению, они без особого труда подались.

Я осторожно отогнул края, ожидая струи горячей вони. Но все спокойно. Я засунул голову внутрь. Редкие прямые белокурые волосы лежали ровно, на пробор, словно их специально расчесали. Вонючий сладкий порошок извергся мне на спину. Чем старательнее я его стряхивал, тем больше его становилось.

Выводы неутешительны: ее влагалище холодно и сухо, вокруг клитора твердо, а сам клитор крошечный, не больше моей головы. Я толкал его и крутил – ни малейшей реакции. Разочарованный ее запахом, ее фактурой, ее тальком и ее реакцией на умелого любовника, я дал ей последний шанс доказать сексуальную состоятельность: сунул голову ей в вагину. Меня поцарапали засушливые стенки. Усы наконец уловили какую-то половую активность – примерно как у самки Блаттеллы, умершей неделю назад в трех кварталах к югу с подветренной стороны. О, там были могучие запахи. Один, например, – уксусный. Другой – бледная химическая имитация клубники. Элизабет вылепила себе телепизду – наверное, ее консервно-баночному мужу это нравилось.