Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

Ничего.

Его Учитель и его… старший двоюродный брат, они как будто и правда отошли от дел, затворившись где-то. В тот день после завершения Великой Битвы они просто бесследно исчезли из этого мира.

Снаружи народ ликовал и веселился, взрывались петарды и фейерверки, а уважаемый глава Пика Сышэн уединился в своей комнате. Пусть очень медленно, но постепенно его ресницы становились все более влажными.

Он в самом деле не мог принять тот факт, что Чу Ваньнин и Мо Жань обманывали его, и уже не смог бы без горечи и обиды ужиться с этими двумя, но, несмотря ни на что, в глубине души он по-прежнему очень скучал по ним.

Когда он сооружал храм предков для поклонения умершим, все говорили ему, что Мо Жаня уже нет в живых. Но он упрямо гнул свою линию и твердил, что не поверит в его смерть, пока не увидит мертвое тело, а пока нет проверенной информации, ни за что не снимет с этой поминальной таблички красное покрывало.

На самом деле он понимал, что все случилось так, как оно случилось, и изо всех сил старался понять их, но все равно не мог успокоиться. Когда он думал о том, что они скрывали от него, ему тут же становилось душно, сердце сжималось, а все нутро скручивалось в узел. Доходило до того, что он не мог даже сделать вдох.

Он также понимал, что из-за всего этого Чу Ваньнин и Мо Жань, возможно, больше никогда не смогут вернуться на Пик Сышэн. Мало кто способен отнестись со снисхождением к подобным недопустимым отношениям между наставником и учеником.

Но по крайней мере они могли бы отправить ему письмо…

Хотя бы сообщить, что они живы, в безопасности и у них все благополучно.

Сюэ Мэн сделал глубокий вдох и поднял руку, чтобы прикрыть дрожащие веки.

Вдруг со стороны окна послышался слабый вздох. Сюэ Мэн ошеломленно замер, а затем вскочил и, подбежав к окну, распахнул ставни.

Вспышки фейерверков отбрасывали блики на его лицо. Он огляделся по сторонам, но никого не увидел. Лишь за окном на сухой ветке персикового дерева был подвешен узкий и длинный, обитый парчой футляр.

Все тело Сюэ Мэна напряглось до предела, он протянул дрожащую руку и открыл футляр.

В этот момент в ясное ночное небо со свистом взмыл фейерверк. Взорвавшись, он разлетелся на тысячи звезд, на миг осветив всю округу.

В этом искрящемся свете Сюэ Мэн увидел лежащую в парчовом футляре, совсем недавно отлитую из металла узкую и тонкую саблю с длинным серебряным эфесом, украшенным ярко сияющим духовным лунным камнем…

Это был заново перекованный Лунчэн!

Справившись с дрожью, Сюэ Мэн сунул парчовый футляр за пазуху, разбил окно и выпрыгнул наружу. Приземлившись в саду на заднем дворе, он поднялся на ноги и закричал:

— Учитель!

Но на пустом внутреннем дворе дома главы ему ответил лишь завывающий ветер.

Словно сумасшедший, он принялся кричать:

— Учитель! Мо Жань! Выходите! Идите сюда!

Освежающий ночной бриз обдувал его мокрые щеки прохладой. Забыв обо всем, он бегал среди деревьев и клумб в своем неуместном роскошном наряде из парчи, не обращая внимание на ветки, царапающие руки и рвущие одежду.

— Покажитесь сейчас же!

В конце его крик превратился во всхлип.

Нигде никого не было. Сюэ Мэн остановился и медленно осел на землю. Свернувшись калачиком, он пробормотал:

— Вернитесь…

До его ушей донеслось тихое шуршание листьев. Сюэ Мэн вздрогнул и посмотрел в направлении звука…

А потом он увидел двух человек, которые уже ушли очень далеко и остановились лишь около карниза Пагоды Тунтянь. Позади украшенной фигурками божественных зверей изогнутой стрехи величественной пагоды виднелись два так хорошо знакомых ему силуэта. Один из них сидел, его длинные рукава развевались на ветру, а на коленях лежало его непревзойденное божественное оружие Цзюгэ. Прислонившись к нему, стоял мужчина, одетый в темные одежды странствующего заклинателя. На листе бамбука он наигрывал мелодию…

«Под яркой луной навещаю старого друга, тлеет фитиль[311.10], расцветая красным цветком на наших лицах.

Одним прекрасным утром юный феникс заплакал[311.11] по весенней заре, на бескрайних просторах родной земли воцарился мир и покой.

Спрятанным в детстве вином не утолить жажду государя, годы спустя вернусь и встречу своего брата.

Зачем людям вечно идти по жизни вместе? Издалека свою тоску отправляю с весенним ветром».

Под мерцающим серебристым светом луны эхо этого неспешного перебора струн гуциня еще долго вибрировало в воздухе, медленно уплывая в бескрайние небеса.

Поздравительная песнь закончилась, но еще можно было увидеть, как во вспышке золотого света на зов Чу Ваньнина явился светоносный бумажный дракон. Два человека вскочили на его хребет и, оседлав ветер, умчались вдаль…

Позже в парчовом футляре Сюэ Мэн обнаружил два письма, написанные очень похожими почерками. Одно — от Чу Ваньнина, а другое — от Мо Вэйюя.

Письмо Мо Вэйюя было очень длинным. Он писал о всевозможных событиях, произошедших с ними за это время, а также о многих секретах, которые скрывал от него в прошлом. Также он пояснил, что из-за того, что раньше им было неизвестно, что мир думает на их счет, они не хотели опрометчиво появляться на людях и тянуть Пик Сышэн за собою на дно. Что касается этого нового Лунчэна, он выкован им и Чу Ваньнином из материалов, которые они, пустив в ход все доступные средства, собирали в течение последних нескольких месяцев. Возможно, теперь он сможет снова его использовать.

Письмо Чу Ваньнина было намного короче и состояло всего из нескольких аккуратно написанных строк:

«Уважаемый глава, Юйхэн чувствует угрызения совести, поэтому стыдится встретиться с вами. Впереди длинная дорога, пожалуйста, берегите себя. В рукоять Лунчэна инкрустирован цветок ночной крабовой яблони, который может сопровождать уважаемого главу всю жизнь. Если когда-нибудь вам нужно будет использовать мои ничтожные силы и способности, Юйхэн всегда в вашем распоряжении».

Той ночью Сюэ Мэн еще очень долго смотрел на два слова в этом письме — «уважаемый глава».

До самой глубокой ночи, когда закончился пир и смолкли все звуки, он так и не смог прийти в себя. Размышляя о том, что, вероятно, ему больше не удастся услышать, как Учитель зовет его по имени, и что теперь он будет обращаться к нему лишь как к уважаемому главе, Сюэ Мэн почувствовал, что никогда еще так не уставал от множества законов и правил этого мира.

Но, по крайней мере, Чу Ваньнин все еще